Лариса Райт - Жила-была одна семья

Саша вспыхнула и сама не знала, что послужило тому причиной: стыд или гнев. За нее давно уже никто ничего не решал. И теперь она чувствовала, как смешались в ней гремучей, готовой взорваться смесью невероятное удивление, праведное возмущение и легкие оттенки ни с чем не сравнимого приятного волнения женщины, получившей очевидные знаки внимания к ней мужчины. Уже не имело никакого значения, что каких-нибудь пять минут назад она сама старалась придумать уважительную причину, чтобы отказаться от гонки за автобусом и провести еще несколько часов в компании своего спутника.

Девушка так и стояла перед стойкой портье, не зная, что сказать и что предпринять, и, главное, надо ли что-то делать? Никогда еще не доводилось ей испытывать одновременно и радость, и злость, и растерянность. Все эти эмоции так захватили Сашу, что она не услышала приближения возмутителя своего спокойствия. Очнулась лишь от звука его голоса за спиной:

— Кстати, как-то невежливо получилось…

«Что ж, лучше поздно, чем никогда. Понимает, что его поступок, мягко говоря, не совсем обычный, и прекрасно. Надо бы, наверное, спустить все на тормозах, принять извинения, но…»

Саша порывисто обернулась, сказала резко:

— Действительно! Вы могли бы поинтересоваться и моим мнением, прежде чем…

— Ваше мнение было написано у вас на лбу. Вы хотели остаться, и не надо разыгрывать из себя оскорбленную невинность. Я вообще о другом. Мы ведь до сих пор не познакомились.

— Вы так легко читаете по лицам, как же вам до сих пор не удалось угадать имени? — съязвила она. Этот загадочный мужчина все время обгонял ее на полшага, и она не могла окончательно определить, радует ее это или огорчает.

— Не сердитесь! — сказал он просто и протянул ей руку: — Сергей.

Тон был теплым и искренним, из глаз исчезла насмешка, взгляд из острого и проницательного превратился в просительный. И ей не оставалось ничего другого, кроме как вложить в его большую ладонь свою узкую кисть и ответить:

— Александра.

— Так что, Александра, остаемся? — спросил он тихо и доверительно. И так уютно спросил, по-домашнему, совсем не официально, хотя и назвал ее полным именем, что больше уже она не колебалась ни секунды, протянула портье свой паспорт и осторожно кивнула:

— Остаемся.

Остаться в Париже еще на несколько дней предложила жена. Человек не возражал, хотя и не чувствовал ни необходимости, ни желания. Если бы мог, он вовсе отменил бы поездку после того, как узнал, что долгожданная встреча не состоится. Но это была командировка. К тому же он обещал взять с собой жену, и ему, разочарованному, было неудобно обманывать еще и ее ожидания. Он и не стал. И теперь старался во всем соответствовать: и романтическому городу, и не по-осеннему солнечной погоде, и восторженной женщине, все время что-то щебечущей и радостно улыбающейся. Она всегда становилась такой, когда приезжала в Париж, будто город впрыскивал инъекцию чудодейственного эликсира, заставляющего глаза сиять, а губы растягиваться в постоянной восхищенной улыбке. Человеку нравилось видеть ее такой. Он любил ее. И если она хотела еще несколько дней сиять, а у него была возможность осуществить это желание, он предпочел не огорчать ее. Пускай на этот раз Париж и не осуществил его мечты, но разве это дает право отказывать другим в исполнении заветных желаний?

И они остались. И он пытался наслаждаться городом так, как это бывало раньше. Все было по-прежнему: они бродили по тем же бульварам, что утопают в зелени на полотнах Моне, заходили в те же кафе, в которых уже не один раз наслаждались крепким кофе и свежими, дивно пахнущими круассанами, плавали по заветному и давно изученному маршруту от Эйфелевой башни до Нотр-Дама, катались на смешном поезде по знакомым переулочкам всегда живущего особой жизнью Монмартра, бродили среди шедевров Лувра. Все было прекрасно: любимый город, любимая женщина рядом. О чем еще можно мечтать? Наверное, можно и нужно. Иначе не казались бы Человеку бульвары унылыми, круассаны — пресными, река — грязной, Холм мучеников — скучным, а шедевры живописи — обычной мазней. У него не было никаких сомнений в причинах своей хандры. Он прекрасно понимал, что с ним происходит: встреча не состоялась, надежды снова, в который раз, остались пустыми надеждами. Но у него уже был опыт их осуществления, и он знал и верил, что все обязательно повторится. Но для этого необходимо было что-то делать. И не ходить по улицам Парижа, а вернуться домой, закрыться в кабинете и писать, писать, писать ей снова и снова, пока она не сдастся, не согласится, не поймет, что…