Валерий Пудов - Приключения Трупа

Пошли в народе о дохляках байки.

Вылезают, мол, для зол из-под земли и, не скрывая лиц, напускают страх на девиц, приминают молодцов и уводят жильцов — для утайки.

Схема действий — простая, как экзема на месте лишая.

Приходит он домой, ночью, и вроде живой, и точно влюблён.

Вот.

И зовёт за собой.

А бывает, гонится за тобой околицей.

Или из могилы окликает что есть силы: «Стой!»

Или завлекает к краю полыньи.

А где-то пришёл на свои поминки, гол и в сыпи, и без привета выпил полчетвертинки.

Вот.

Берёт твои ботинки и зовёт.

Шаги его слышишь на крыше или снизу, а идёт по стене или по карнизу, в окне от него круги, а углы двора искажены. А насыплешь вечером золы, с утра видны ступни, и от усилий изувечены они. А закричит белый филин навзрыд: «Ай!» — и делать нечего: ступай.

Он, брат, не тень — оборотень.

Вот.

А иногда зайдёт без следа и даст знак.

Масонский или так — свойский.

Упадёт конский кал с потолка, или рука мелькнёт из-за косяка, или шакал померещится и, как русалка над водою, заплещется, завоет, что жалко ему человечества, а почему, не допоёт, а рявкнет из канавки шавкой.

Или сиганёт в рот козявка.

Вот.

Отдаёт платок и зовёт на часок. Невзначай, на огни.

А потом пристаёт день за днём: пойдём да пойдём, отдай да верни.

И не лень.

А набредёт на собаку, наплетёт ей разное и скорей — в драку: изгрызёт и разорвёт — надвое. Лай, не лай, а нишкни.

Вот.

А зазовёт к себе на могилу, в борьбе на силу берёт.

Но не сразу, а ведёт к лазу.

Ты, загнёт, не боись, там жизнь, цветы, малина, а сам дрожит и на вид — не мужчина.

И без причины — ржёт по-лошадиному.

И не стыдно ему.

А толкнёт вперёд, в проход, и смельчак не поймет, как попадёт под башмак.

М-да.

Ерунда, а проберёт дрожь, и пойдёшь.

Вот.

А чтоб не затащил в гроб, предложи зайти первым.

Скажи, сил нет, ножи на пути, свет неверный — что-нибудь придумай, чтоб не загрёб угрюмый: говори вслух до зари, а суть — муть, чуть рассветёт, петух пропоёт и дух, живоглот, отомрёт.

Вот.

Или покажи, что вещей много, кладь в дорогу, предложи, мол, буду подавать отсюда, а ты без суеты — забирать: «Полезай, козёл, веселей и принимай на край!»

Или рассыпай под ногой бусы и упрямо переправляй по одной в яму.

Но избегай укуса.

А лучше допрежь русые косы заколкой на темечке чеши и щёлкай семечки, а спросит безносый разлучник, что ешь, на то пошурши и скажи: «Хороши и свежи вши!» — и от ворот поворот вброд на огород.

Сам уйдёт ко вшам.

Вот.

А проморгаешь, другая кривая повезёт: заберёт.

Такие они, дохляки: как пни, коротки, а копни — лихие.

И не народ, и не живёт, а унесёт.

М-да.

Беда!

Но цивилизованные люди не искали в чуде морали и не верили необразованным балясникам, мистериям и побасенкам, а организованно выбегали на улицы, начинали щуриться на следы мятежных трупов и без щупов, прилежно, как валежник у заказников, собирали в ряды проказников: чтобы отвоевать своих и без гроба отдать чужих.

Однако атака живых на мертвецов встречала отпор у других бойцов и превращала задор бедовых удальцов в завалы новых нежильцов.

Поминки наступали на поминки стеной, ботинки топтали ботинки пяткой, финки и свинчатки раздирали строй, а четвертинки летали, как куропатки весной.

Одни набредали на желанных мертвяков, как выплывали на огни маяков у пролива, другие торопливо разбрасывали незваных дохляков трассами, но вместе — словно праздновали дорогие вести на карнавале кровной мести.

Звали за собой и кричали наперебой:

— Знай своих, поминай наших. Зерно — в жмых, чай — в чашу, дерьмо — в парашу!

— Знай наших, поминай своих — раздолбай в кашу их!

— Нас тут помнят, и мы помянем: у кумы в кармане от вас найдут комья!

— Вспомянешь, как ножки протянешь из окрошки и на баяне сыграешь ложкой! А кошкой — на барабане!

— Не скалься, родной, чужой беде, пальцы жуя — своя на гряде!

Как обещали, так и поддавали: без печали нагоняли и скорбей, и смертей. Показали, что смерти бояться — на свете не появляться, а в ней равны без вины и тунеядцы, и молодцы, и домочадцы, и мертвецы.

Не отставали и девицы: не успевали прослезиться, жалея героя — строем бежали по аллее топиться и, не умея удавиться без подставки, глотали сорные травки, горчицу без котлетки и компота и снотворные таблетки — без счёта.

Крали-самоубийцы проклинали, как чуму, кутерьму и кричали, что желали — к своему стылому: