Валерий Пудов - Приключения Трупа

— Мертвец — не ранен? Инопланетянин! Для работы запустили! Это — конец! Стоическое постоянство тела — примета космического пространства. Надоело! От ихней пыли — и не вздрыхни!

Поступили предложения:

— Частица — есть, движения — не счесть. Пульнём в бесконечность: притяжение кругом — без границы, а за углом — вечность. Из колодца не вернется!

— К утру — в огнеупорную ракету и — на любую планету! В глухую черную дыру! Подождем за чаем и смету оправдаем вдвое и — закроем план выпуска. А завоет хулиган, что везем в тюрьму, ему — выкуси-ка!

Но эти предложения встретили возражения:

— У нас дряни — что мидий в океане. А субсидий на цикл работ — кот насикал в компот. А ушлем сейчас гада — потом ничего не найдем на показ. Надо оставлять его тут, и подольше — дадут в пять раз больше.

— Ничтожества! Он нас спас, а от вас — грусть и спесь. Пусть весь размножится здесь. Притом спасем для населения закон сохранения.

— Негоже! Кости к калачу — не своя сыть. Запустим без грусти. Но поверьте, я тоже хочу жить после смерти и, может быть, в дым, а полечу с ним!

— Без очереди?

— Не на площади!

Спор стал остер. Известно повсеместно: от дам — гам, от дум — шум, от фраз — газ, а то и ни за что — в глаз, но зал объял и лязг, и шквал дрязг!

При этом и не заметили, как один подлец умело отжал вентили, всадил запал, и ракета улетела, а хлопотный мертвец — пропал. Когда же узрели — ошалели:

— Опытный образец без экипажа — на форсаже!

— Просмотрели! — пропели математики. — Романтики! При засыле упустили! Без цели — в щели и долы!

Скопом прильнули к телескопам, как к улью пчёлы.

Еще бы! Пробы — не рядовые: впервые на орбите — трупоноситель! Трепещите, живые!

Еле углядели светило за помарками в окуляре — яркая точка мельтешила в кошмаре: отрастила манерную ленту, очертила верную эвольвенту, изобразила самолетную бочку, болотную кочку, одёжную щетку, надежную клетку, подводную лодку, модную кушетку, быстроходную колодку, негодную табуретку, голодную селедку, свободную сетку, расплескалась, протекая, в море масла и вскоре — какая жалость! — сжалась и погасла.

— Не вернется запросто, — сдержал вал эмоций старший технолог запуска. — Но — ничего: материал у него веселее пляшет, а идеи про запас — наши.

— Накось-ка! — встрял биолог. — Конец другой у истории: нагой мертвец — у нас в лаборатории!

Пулей рванули в зал к соседу.

В самом деле: от форсажа уцелел и даже помолодел! Прямо из щели и в графике — дал победу космонавтике!

Парадокс? Или он подменен? Или пылью времен занесен в кокс пространства и пережжен для постоянства?

Фон — замутнён, но астрофизики не верили в призраки, да и на бокс конкурентов не позвали — сказали, что налетали на медали и ордена сполна, от неумеренных экспериментов не пострадали, а на свете — не без уродов.

С тем и дали взять совсем утерянного — без документов, но за печать на смете расходов.

Биологи — не графологи: служит им химия — не линия, но сдружены с оружием не хуже, чем космологи, хоть и не ракеты запускали к другим планетам, а получали стилеты из стали и с рассвета до рассвета плоть кромсали.

А бороздить ножом мясо — не гужом бродить по трассам, даже космическим, это — гаже физически: нить к звездам — безнавозна, а наточат клинки и всадят — щенки закровоточат и очень нагадят.

Не всяк может ради идей исполосовать собак рать и по тарелкам расфасовать. А что же сказать о разделке людей? Кожа — не шкура лемура — гладь! А рожа — вот-вот начнет мигать. А если тело с безлесья высот слетело? Как так освежевать — не понятно: а ну как оно — не бревно? Ну как ему — неприятно? Ну как загадочный анахорет — припадочный и врежет в промежность пыром?

И — привет: разлука с миром.

Вопрос — стар, как мат: от роз — аромат, от угроз — страх, а удар в пах — и кошмар, и грёз крах.

А славный воин — не щепка — щит: неладно скроен, да крепко сшит! Тут и умельцы с топорами сами убегут от остова пленного пришельца и нетленного святого!

Однако наука — не безрука, а слизь для шпака — работа, и нашлись всё же доброхоты: робко, но со сноровкой взяли на анализ у подопытной особы крохотные пробы кожи и утробы!

Вначале изучали ткани в чане для дряни.

Капали из пипетки на клетки и писали заметки.

Но в глазах замельтешило непонятными пятнами, в глотках запершило, а в мозгах, заорали, ощущали шило.

Признали, что в ошмётках — сила, что она рождена — к худу, и — обменяли посуду.