Геннадий Карпов - Жизнь и необычайные приключения менеджера Володи Бойновича, или Америка 2043

– Солнце спряталось за ели, значит – моряки поели! – устало сымпровизировал старпом, вытягивая ноги и морщась от боли в коленях. – Жаль, что мы не коровы. Травы – пароход, а ларька с пивом и сосисками – ни одного! Не-ет, Америка мне и раньше не нравилась, а теперь я её вообще видел на корню! Как тебе пляж с красотками, Володя?

Будь на моём месте прежний Я, он бы сразу запричитал, заплакал, обвинил во всём маму, бога, президента, каждые пять минут жаловался бы на голод, боль и усталость. Но я чувствовал, что от прежнего меня действительно остались только стёртые тапки, да и жаловаться – только самого себя травить. А так – зубы стиснул, протерпелся, отшутился – оно, вроде, и себе легче, и окружающим не в напряг. Поэтому я присел на здоровой ноге, неуклюже завалился на траву задницей, и процедил:

– Вы не в моём вкусе, девушки! Жуйте свою траву и мычите тише, пока скальпы на месте!

Эту шутку оценил уже Сергей. Он глянул на Миколу, покачал головой и уважительно прошептал:

– КГБ! Это тебе не в тапки ссать! Ладно, спокойной ночи всем!

Он тут же уснул, а я снова уставился в небо. Нога болела, рана токала и начинала чесаться. Я уложил ее, как мог, боль стала понемногу стихать, но уснуть сразу было не судьба. Тут я увидел, что Микола, этот заросший под Карла Маркса гений чистой красоты с клешнями вместо рук и двустволкой вместо глаз, тоже смотрит в небо, проглядывающее сквозь пальмы.

– Микола, не спишь? А расскажи мне про твоего начкара Гену? Чёт прям заинтриговал.

Микола улыбнулся внутри бороды, и стал рассказывать:

– Я как на южную границу пришёл салабоном – попал на заставу к Гене. Мы там наркокурьеров ловили по горам да по долам. За день километров тридцать-сорок по горам на жаре протопаешь, караван поймаешь, а Гена потом пленных отпускал. Приводим на заставу духа. Он от нас отстреливался, камни с высоты кидал, товарища ранил – а Гена с ним побеседует вежливо, головой своей обожжённой в броневике покивает, потом говорит: "Уважаемый! Мы вас больше задерживать не имеем права. Иначе это нарушение международного закона номер восемь дробь одиннадцать, пункта третьего. Товар конфискуем, а сами вы свободны. Пойдёмте, я вас провожу". Меня такая обида брала! Провались ты, думаю, со своим пунктом третьим! Мы под пулями ходим, а он этого врага за ручку проводит, через пять минут возвращается, и как ни в чём ни бывало рапорт начальству строчит. Так он с дедами мне полгода лапшу вешал, пока не сказал, чтоб я вместе с ним не пошёл очередного бабая проводить. Довёл того до тропки, вперёд пропускает, мол – только после вас. И только за спиной оказался – штык-нож достаёт – и в темя тому – тресь! Голова – не поверишь! – как арбуз спелый развалилась. Никогда бы не подумал, что нож в голову по рукоятку можно засандалить! Я, говорит, удары разные нарабатываю. И тебе советую. Где ещё так потренируешься? Ты теперь у нас уже не салабон, товарищ Понедельник, а карась. Так что начинай тренироваться, чтоб, когда дедом станешь – рубил этих сволочей, как товарищ Будённый – польских панов. Сперва страшно было. Втроём тыкаем его ножами, а он визжит на весь аул. Скандал вышел. Местные сказали, что мы можем тут свинину кушать, если хотим, но чтоб резали поросят в другом месте. С тех пор я всех душить стал. Чтоб международный пункт третий не нарушить. Хошь – пальцами, хошь – локтем, хошь – ногами. Тихо, культурно, кровь потом не отстирывать. Не то, что Гена – живодёр. Кстати, он вышел на пенсию, сейчас работает под Иркутском физруком в сельской школе. Написал мне в чате, что когда бычков в ноябре забивает – вся деревня смотреть приходит. Врёт поди!

Рассказ меня успокоил так, что я уснул лишь под утро. Всё думал о превратностях судьбы, и понял, что жизнь приспичит – и соловьём запоёшь, и локтями душить научишься. И ещё подумалось: "Странно, что я ещё жив! И ведь жив только благодаря "Ругеру", который подарил мне американец Бэнкс. Чудны дела твои, Господи!"

Только на другой день к обеду мы вышли на опушку леса. Горная цепь понижалась, и уходила левее. Справа, заслоняя собой океан, стояли жилые дома и какие-то ангары. Оказывается, всё это время мы шли вдоль пригорода Сан-Диего, который плавно переходил в мексиканский город Тихуана. Линия границы представляла собой километровую полосу отчуждения с рядами колючей проволоки и вышками с двух сторон. С той и другой стороны стояли палаточные городки. Только здесь был цыганский табор, а там – строгие ряды зелёных, выгоревших на солнце однотипных армейских палаток. Сразу за ними – ещё ряды колючки, за которыми начинались жилые малоэтажные кварталы. (Что-то типа наших дачных посёлков, до которых ещё можно добраться на рейсовом автобусе, но большинство уже предпочитает электричку.) Вблизи я разглядел несколько машин с пулемётами, а вдали, в мареве горячего шевелящегося воздуха, на фоне пригорода Тихуаны, стояли вкопанные по башни бронетранспортёры и танки с зелёно-бело-красными флагами на броне.