Елена Костюкович - Цвингер

Позвонить ей из аэропорта, позаклинать. Может, смилостивится. Оповестит, что, так и быть, согласна. Приедет. Или хоть основательно подумает. Конечно, любые переезды — не ранее завтрашнего утра.

Догадку Вики подтверждают и агентурные данные, поскольку у Любы язык без костей. Сегодня у Марко рождение. Синьора Наталия переназначила праздник из «Гнома» к ним домой. Ей лично, Любе, кажется, что Марко приболел. Она оставалась на ночь с Марко нынче, хоть вышло и напрасно. Синьора говорила, с вечера собиралась прийти поздно в ночь. А вместо этого уже в одиннадцать она вернулась. Семь пятниц на неделе. Сами не знают, когда и что. Любе, конечно, все равно. Но Люба уже была в ночнушке. Так не одеваться. Так и осталась. Не идти в ночь. И вроде Марко сопел во сне, с утра лежал горячий, но Люба не стала ему градусник мерить. У Любы вообще воскресенье выходной, и баста. Пусть градусник мама меряет. По воскресеньям у Любы, говорила уже, нерабочий день.

Таксист вдвинул в заднюю часть машины чемоданы Викин и Бэров, Викин рюкзак, Любин гроб и Любины вьюки. И не успела машина тронуться, как только Виктор задал первый необязательный вопрос — ну что там из дому слышно, с Украины? — на него обрушилась ниагара излияний. Женщина, бедолага, просто лопается, не имея возможности выговориться по-русски не то что несколько недель, а, может, несколько лет.

— Какой мне там дом. С Украиной все случайно получилось. Я ж из Ижевска.

…Виктор запамятовал: да, он уже это слышал при найме, но его интересовала только Лера и Лерино благополучие. Так, а теперь придется ему прослушать, не деться, биографию Любы в полном объеме.

…Их росло в Ижевске три сестры — Надя, Вера, Люба. И еще у них был брат Вова. Папа с мамой родили этого Вову вместо первого Вовы, который умер. Отец работал в лагере охранником…

Приготовившийся подремать под Любино воркотание, Виктор при этих словах понял, что от деталей подобной яркости (приходил отец со смены, то есть из лагеря, тер руки бензином для зажигалок, выпивал стакан зубровки, закусывал таранкой, а потом полчаса играл на аккордеоне), от всех этих зарисовок в русском соусе — не раскемаришься.

— Папа мерз на работе. Зимние разводы. Шесть часов утра — это ночь. На зоне прожектора могучие, но не выдерживали, электричество гасло… Страшно бывало тогда… Накинутся, разорвут. В колючке ведь тоже электричества, значит, нет. И зэка могут бежать по-любому. А отцу на ихнее место, выходит, сесть.

И так до самой Мальпенсы Люба Виктору, как Клавдий отцу Гамлета, вкапывала в ухо язвительный яд подробностей, не имеющих общего знаменателя. Виктор знал свой организм: от ярких и бессвязных рассказов, в которых невинно излагаются мрачные факты с простодушной подкладкой, у него заболевает голова и подскакивает температура.

— А кто в том лагере сидел, где охранником ваш папа?

— А кто, ну заключенные сидели. Нагнали немецких инженеров налаживать наш завод. Им в шарашку привезли и Шмайсера…

…Да, совершенно так и было! Виктор помнит от Ульриха. Ульрих в сорок девятом именно в ижевской шарашке разбирал трофейную сложную аппаратуру с шифрованным доступом.

Любин, значит, отец был Ульриховым вертухаем? Неужели?

Может быть, и так, и даже вполне вероятно — так.

Ульрих рассказывал, что Шмайсер саботировал все что мог, на СССР работать отказывался, ссылаясь «на отсутствие специального образования и неумение самостоятельно конструировать», вследствие чего получил запись в карточке «ни на каких работах завода использован быть не может», и его сактировали. Умер голодом.

Вот и Люба о том же: кормежка у заключенных была неважнец. Венгерские военнопленные мерли. Венгры потом, уже после конца СССР, поставили своим землякам памятник. И какие-то другие могилы есть рядом у Любы, у дома деда, в Удмуртии. Приезжали по этим делам немцы, итальянцы, венгры. Люба тогда работала на спецквартире. Ну, о спецквартире она еще расскажет.

Ну вообще это разве интересно? Что ль Виктору по работе интересно? А что, он тоже с заключенными работает?

…Виктор не вслушивался, а размышлял. Ульрих давно ему советовал взяться за тему «Иностранные спецы на трофейных заводах». Обещал помочь консультациями. Множество связей протянуть от этой темы к сегодняшней Европе. Это интересно и перспективно.

Вот только архивы закрывают, секретят, цензурят в России все герметичнее. Как может развиваться в таких условиях история, соперница времени, хранительница содеянного, свидетельница прошедшего, поучательница и советчица настоящего, провозвестница будущего? Мало того, что и в годы крепкой власти, и в годы перемен «верха» лупили по архивам как кувалдой по фарфору — фальсифицировали, затирали, затаптывали, замыливали, — так теперь еще и отправляют документы на свалки. Вот, к примеру, год назад были упразднены федеральные архивы исполнительной власти. Хотя Фрадков недавно подписал какое-то распоряжение к указу, чтобы до поры хранили все же фонды, не сдавали так уж сразу в макулатуру.