Кристофер Мур - SACRÉ BLEU. Комедия д’искусства

— Совсем ни к чему, — тихо и как-то застенчиво произнесла Кармен. Она уже брела дальше по переулку, забирая в гору, когда услышала за спиной истошный вопль шлюхи.

Режин увидела, как ее младший брат открывает дверь в булочную очень хорошенькой темноволосой девушке в синем платье. «Странно, — подумала она, — Люсьен никогда не приводит сюда своих подружек».

— Жюльетт, это моя сестра Режин, — произнес Люсьен. — Режин, это Жюльетт. Она будет мне позировать.

— Enchanté, — сказала Жюльетт с намеком на реверанс.

Люсьен повел Жюльетт за угол, в подсобку.

— Посмотрим, годится ли сарай за домом.

Режин ничего не ответила. Ее брат снял кольцо с ключами с крюка на стене и увел хорошенькую девушку через черный ход в тесный дворик за домом, заросший сорняками. И в ее сердце тоже проступил пентименто — другую хорошенькую женщину ведут в сарай, только ту она почти не успела разглядеть. Режин попятилась к лестнице и через две ступеньки поскакала наверх, в квартиру.

Люсьен распахнул облезлую дощатую дверь — открылось длинное просторное помещение с белеными стенами. Его заливал солнечный свет — крыша была застекленная. В лучах солнца феерическими вихрями друг за другом гонялись пылинки — или мука. У дверей были сложены мешки с сахаром. У дальней стены стоял запыленный ветхий мольберт.

— Потолок застеклил отец, — сообщил Люсьен. — И смотри, тут много места. Можно позировать.

Жюльетт тоже обрадовалась — сжала ему руку и поцеловала в ухо.

— Тут идеально. Никто не помешает и много света. Можешь положить меня, как Мане на той своей картине, которую ты водил меня смотреть.

— «Олимпия», — сказал Люсьен. — Это шедевр, но ты гораздо красивее его натурщицы Викторин. Мане писал ее и в «Завтраке на траве». Тоже шедевр. Моне и Дега пытаются сейчас убедить власти купить обе картины у мадам Мане для Лувра. Если б у Мане была такая натурщица, как ты, Франция бы за эти картины объявила войну, честное слово.

Жюльетт игриво шлепнула его по руке.

— Мне кажется, главное — не модель, главное — художник. А ты сделаешь из меня шедевр? Мне раздеться?

Люсьену показалось, что на складе вдруг стало очень жарко. У него зачесалось под воротником.

— Нет, милая, сегодня мы начать не сможем. Сначала мне нужно вынести отсюда все припасы, подмести. Краски и мольберт у меня в другой студии. Из квартиры сверху надо перетащить рекамье, чтобы тебе было удобно.

— А нам обоим?

— Я… мы… могу начать завтра. Ты будешь готова днем?

— Я готова и сейчас, — ответила она. И подалась к нему — поцеловать. Он отстранился, избегая. Ничего на всем белом свете не хотелось ему теперь так, как раствориться в ее объятиях — прямо в дверях сарая, под стук шагов, доносившихся из пекарни.

— Надо идти, — сказал он, беря ее за руку и отводя в сторону, чтобы запереть дверь. Поворачивая в замке ключ, Люсьен сказал: — Между домами есть узкий проход на площадь. По нему только мальчишки бегают, но и настырный вор поместится.

Когда они вошли в пекарню, у хлебной доски стояла мамаша Лессар — руки сложила на груди, челюсть выпятила. Так было точнее целиться свысока в сына.

— Маман! — воскликнул Люсьен.

— Сестру до слез довел, — ответила та. — Она сейчас наверху плачет, будто ты ей пощечину закатил.

— Ничего я ей не закатывал.

— Взрослая замужняя женщина — и плачет, как маленькая. Надеюсь, ты собой доволен.

— Я ничего не делал, маман. Я с ней поговорю. — Люсьен взял себя в руки — стряхнул колючую похоть, обуявшую его всего пару минут назад, и очертя голову кинулся навстречу язвительным маменькиным репримандам. — Это Жюльетт. Она будет мне позировать, и сарай мне понадобится как мастерская.

— Enchanté, Madame Lessard, — произнесла Жюльетт и вновь намекнула на реверанс.

Мамаша Лессар ей не ответила — зато вздела бровь и вперилась в девушку. Люсьен кашлянул.

— Та самая Жюльетт, что разбила тебе сердце до того, что ты ушел в запой? Та, что чуть тебя не убила — а заодно и всех нас, пока мы за тебя работали? Эта Жюльетт?

Вообще-то Люсьен не продумал до конца, как он будет средь бела дня вести Жюльетт через пекарню, до того возбудила его перспектива полюбоваться солнечным светом на ее обнаженном теле.

— Она самая, — ответила девушка и сделала шаг вперед. — Но я теперь другая.

Люсьен рьяно закивал, подтверждая: да-да, она и впрямь изменилась. Хотя сам был не очень уверен, как именно.

— Ваш сын теперь — мой единственный навсегда, — сказала Жюльетт, притянула его к себе за галстук и поцеловала в щеку.