Кристофер Мур - SACRÉ BLEU. Комедия д’искусства

— Не понял, — сказал Люсьен.

— Видишь ли, минеральные пигменты синей краски — синий малахит, оксид меди и ляпис-лазурь — до третьего тысячелетия до нашей эры не употреблялись. Потом ими начали пользоваться египтяне. А до этого все пигменты в Европе были органическими — вайда, например, которую делают толчением и сбраживанием листьев этого кустарника. С годами органические пигменты разрушаются, плесневеют, их сжирают насекомые. Остаются лишь минеральные — глины, мелы, угли. Если в рисунках нет синего пигмента, можно заключить, что ему как минимум пять тысяч лет.

— Пикты в Шотландии себя вайдой мазали, нет? — спросил Анрни.

Профессёра, казалось, удивило такое неожиданное замечание художника.

— Ну да, ею. А вы откуда знаете?

— Одна из немногих исторических истин, которые в школе в меня вбили попы.

— Это же неправда! — возмутился Люсьен. О пиктах им недавно рассказывала Жюльетт.

Профессёр залпом выпил эспрессо и жестом попросил у мадам Жакоб еще.

— Но в Испании я видел не только это. Вполне возможно, у меня будут тревожные вести об этом вашем Красовщике. Видите ли, в Мадриде я был в Прадо и просмотрел все их собрание живописи. На это ушел не один день. Но на картине Иеронима Босха — в «Саде земных наслаждений», он так изображал преисподнюю — я среди сотен фигур заметил одну. Вся узловатая, похожая на обезьяну с костлявыми членами, она терзала ножом женщину. А ладони и ступни у нее были испятнаны синим.

— Но, Профессёр, — сказал Тулуз-Лотрек, — я видел Босхов в Уффици во Флоренции, куда ездил еще мальчиком с матушкой. На его картинах полным-полно искаженных и терзаемых фигур. Мне от них потом долго снились кошмары.

— Это правда, но у той фигуры на шее изображена табличка, а на ней — надпись шумерской клинописью. Как вам, должно быть, известно, среди прочих моих увлечений есть одно особенное. Я некролингвист-любитель…

— Это значит, он любит облизывать покойников, — объяснил Анри.

— Это значит, что он изучает мертвые языки, — поправил его Люсьен.

— Ты уверен?

— Да, — ответил Профессёр.

— Говно у меня, а не образование, — вздохнул Анри. — Попы все врут.

— В общем, — продолжал Профессёр, — я сумел эту клинопись разобрать и перевести. На табличке написано: «Торговец красками». Уже триста лет назад кто-то был вашим Красовщиком. Мне кажется, Босх нас о чем-то предупреждает.

— Это не какой-то торговец красками. Это наш Красовщик, — произнес Люсьен.

— Теперь я не понимаю, — сказал Профессёр. — В таком случае, ему должно быть…

Люсьен поднял руку, чтобы тот умолк.

— Я же говорил — нам тебе нужно много чего рассказать. Я не просто так ляпнул, что Жюльетт убила человека, которого ты только что видел живым и здоровым у нас в булочной.

И Люсьен с Анри поведали Профессёру о Красовщике, пиктах, обо всем, что им рассказала Жюльетт, обо всем, что они пережили сами, и когда закончили, наконец, и признали, что теперь им, двум простым художникам, выпало одолеть Красовщика и освободить музу, Профессёр вымолвил:

— Клянусь болтающимся маятником Фуко, мне следует пересмотреть все мои взгляды. Наука и разум — надувательство, Век Просвещения — коварная уловка, всю дорогу нас водили за нос лишь магия и ритуалы. Если все это правда, можно ли вообще доверять Декарту? Откуда нам знать, существуем ли мы сами, живы ли мы вообще?

— Меня этот вопрос тоже иногда беспокоит, — отозвался Тулуз-Лотрек. — Если вы согласитесь сопроводить меня на рю де Мулен, я там знаю девушек, которые, может, и не убедят вас, что вы живы, но, по крайней мере, помогут развеять тревогу насчет того, что вы покойник.

Двое мужчин в широкополых шляпах — высокий и среднего роста — прогуливались у стоянки фиакров рядом с восточной оконечностью кладбища Монпарнас. Они поглядывали на вход в Катакомбы с другой стороны площади. У одного в руках был черный корабельный сигнальный фонарь с линзой Френеля, и он прижимал его к боку, чтобы не слишком бросался в глаза. А у высокого через плечо был перекинут длинный холщовый колчан, из которого торчали ножки мольберта. Оба мужчины были в длинных пальто. Если б не фонарь, подозрительного в них было лишь то, что они прогуливались у стоянки фиакров средь бела дня, не выказывая ни малейшего намерения куда-то ехать. Ну и то, что ботинки у высокого тлели.

— Эй, у вас башмаки дымятся, — сказал один возница. Он опирался о свою коляску, жевал незажженную сигарку и хмурился. Уже три раза у них спросил, не нужно ли куда подвезти. Не нужно. Оба мужчины выглядывали из полей своих шляп, украдкой следя за перемещением кособокого человечка в котелке, который вел через всю площадь осла в канотье.