Марек Лавринович - Солнце для всех

— Ваши родители ведь могли вернуться в музыку?

— К сожалению, оказалось, что это не так просто. Я почти с первых дней жизни болел. Мама целыми ночами просиживала возле моей кроватки, ее глаза были красными от усталости. Она перестала репетировать, все время прислушивалась к тому, как я дышу, не кашляю ли, не простудился ли, не плачу ли по какому-либо поводу. А я кашлял, простужался, задыхался и беспричинно плакал. Маму в конце концов заменила другая скрипачка, и отец отправился с квартетом в гастрольное турне. Но ему было не по себе. Его ничто не радовало: ни успех концертов, ни красота городов, в которых они выступали. Он скучал по нас, поэтому отказался от следующего турне. Так закончилась музыкальная карьера моих родителей.

— Они перестали играть?

— Нет, но уже было не то. Отец, чтобы не оставлять нас надолго одних, устроился музыкантом в ресторан. Он возвращался с работы под утро, садился возле моей кровати и тихо пел колыбельные. Я несколько раз просыпался, когда он пел, но делал вид, что сплю.

На работе у отца не ладилось. Сначала его приняли с восхищением, затем стали относиться все хуже и хуже. Отец мой — тонкий, ранимый человек, не привыкший идти напролом. Однако в среде ресторанных музыкантов было принято не гнушаться любыми средствами, знать, с кем пить водку, а с кем не пить, кого из гостей выделить, а кого не заметить. Отец погибал в этом окружении. Несмотря на то что он продолжал великолепно играть, коллеги не любили его, а может, именно поэтому. Он начал выпивать. Сначала немного, рюмочку, другую, «для наркоза», как он говорил, а потом все больше и больше. Дошло до того, что он стал возвращаться из ресторана едва держась на ногах, долго спал, а проснувшись, тянулся за бутылкой, чтобы опохмелиться, и неуверенным шагом отправлялся на работу. Во время игры он совершал странные ошибки, путал мелодии, забывал, где находится, ни с того ни с сего останавливался, вставал и требовал от публики аплодисментов. В конце концов — иначе быть не могло — его уволили. Он целыми днями лежал на диване, пил или отсыпался.

К счастью, в то время я перестал болеть, и мама смогла пойти на работу. Она устроилась учителем музыки в школу, и — о чудо! — эта деятельность стала приносить ей радость и удовлетворение. Моя мама — миниатюрная, хрупкая женщина — говорит почти шепотом и выглядит так, будто хотела бы тотчас исчезнуть. Но на ее уроках никто не болтает, не мешает, ученики очарованно слушают маму. Она умеет говорить о музыке так, словно это самая интересная вещь на свете. Ну, и играет она по-прежнему замечательно, но лишь для своих подопечных. Хотя ее многократно просили выступить, она всякий раз отказывалась принять участие в настоящем концерте. Многие ее ученики стали музыкантами, присылают ей письма, иногда приезжают, чтобы рассказать о своих успехах. Мама живет в благословенном мире, ей можно только позавидовать.

Поскольку отец думал только об алкоголе, мама стала брать меня с собой в школу. Я сидел на ее уроках с серьезным выражением лица и слушал. На переменках я подходил к стоящему в классе пианино и что-то наигрывал. Неизвестно, когда из моих чудачеств получилась музыка.

Мама сначала этого не осознала. Учительница польского языка обратила ее внимание на мою игру. Мне было пять лет, и вдруг я стал Моцартом. Конечно, на уровне начальной школы в небольшом городке под Варшавой. Во время одного из выступлений маминых учеников на сцену вышел и я, одетый в коротковатый темный костюм и с бабочкой в большую черную горошину. Увидев меня, зал покатился со смеху, но когда я стал играть, воцарилась тишина. А потом… потом только овации… овации… овации.

Я никогда не забуду тот день. Если ребенок хоть раз услышит такие аплодисменты в свою честь, он всегда будет жаждать успеха и славы и, может, поэтому обречен быть всю жизнь несчастным. Так нередко случается. Но в тот день все было чудесно. Глаза мамы блестели от слез радости, мой отец, почти трезвый, сидел на лавочке в спортзале и тоже плакал. Да, мой дорогой, плакал, не стыдясь, да чего, собственно, тут стыдиться.

Наступило счастливое время. Отец лег в больницу, чтобы пройти лечение от алкоголизма. Маме повысили зарплату. А я стал самым известным человеком в городке. На улице меня все узнавали, приглашали в гости, угощали, одаривали конфетками. Дивная, дивная жизнь.

Мама, однако, была слишком благоразумна, чтобы поддаться всеобщему обожанию. Она начала меня учить, ограничила мои выступления и заставила работать. Какая же замечательная преподавательница моя мама! Я знакомился с новыми эпохами, выдающимися композиторами, родители все свободные деньги тратили на пластинки, чтобы я мог слушать лучших исполнителей, мы ездили на концерты в Варшавскую филармонию. Отец бросил пить Он стал дирижером духового оркестра городской добровольной пожарной охраны, и в доме впервые появились деньги. Родители заняли дополнительную сумму, и посреди нашей захламленной гостиной встал великолепный концертный рояль. С того дня он стал центром нашего маленького мира.