Юрий Любопытнов - Мурманский сундук

— Ушёл к себе, — ответил Фунтиков. — Не горлопань.

— Хочу ему предложить нам премиюшку подкинуть, — не унимался Никоноров. — Видишь, о нас в газете будет пропечатано.

— Цыплят по осени будут считать, — ответил Фунтиков. — Тебе сейчас премию выпишут, а завтра ты возьмёшь да свихнёшься.

— Нет, теперь, сынки, баста! На работу я, как штык, и с работы, как положено. Мишка врать не будет. Мне приятно сидеть в газете, чем в другом, каком месте. И я настроен на хороший лад. Я с вами вожусь, как говорит моя дочка. Мне с вами по пути, ребята… Ты знаешь, дядя Ваня. Мне вот в последнее время стало казаться, что бригада такое дело… Она всё может. Вот раньше, мы все по одному работали, только вместе выпивали. Отработали смену и каждый, куда хочет. И здесь работали как волки одиночки. Сам знаю, а никому не помогу. А теперь как-то всё сообща. А это мне греет сердце… Раньше кто мне скажи, что я в самодеятельности буду участвовать — плюнул бы ему в глаза. А сейчас хожу вместе с нашими ребятишками, — он кивнул на Сашу и Васю, и знаешь, жду этого дня. Это я — не пацан, а женатик не один год. И не только мне попеть там охота, вращаюсь среди людей, мне весело, интересно, попою, поспорю. Как я раньше жил — работа да бутылка. А теперь у меня интерес давний к книгам пробудился, я в библиотеку записался. Читаю. Так что я за коммунистический труд…

19.

Прошли крещенские, афанасовские морозы, наступил февраль — кривые дороги. Метель каждый вечер бросала в стёкла штамповки горсти жесткого снега, а внутри было тепло и не верилось, что за стенами трещит 20-градусный мороз.

Ермила смену не было — его вызвали в районо. Когда он на следующий день пришёл на работу, его окружила вся бригада.

— Как дела? — спросил Футиков. — Зачем вызывали? Что решили?

— Чего решили. Что суд решил, то так и остаётся. Будут Веру отправлять в детский дом. Бабушка слегла, да она бы и не довезла её. Вера не хочет ехать ни в какую. Только если со мной. Вот меня и командировали отвезти Веру в детский дом…

Это всё, что смогли узнать от немногословного Ермила.

— Ну и хорошо, — сказал Фунтиков. — Вере там будет лучше, чем здесь. Бабка старая, болеет. За ней самой нужен уход, а Вера ещё ребёнок. Это хорошо, что так устроилось. Какие ребята вырастают в детских домах — учёные, инженеры….

— И когда надо девочку везти? — спросил Ермила Лыткарин. — Ему самому стало как-то не по себе от известия, что Веру увезут в детский дом.

— Как только документы оформят и поеду. Сказали, что спешить не будут.

— А далеко ехать? Где детский дом?

— С Курского вокзала. Километров сорок…

Пришёл из нанизки Колосов, прислушался к разговору, ничего не сказал, что бригада не работает, а стоит, слушает Прошина.

Вечером была получка. Мишка похрустел полученными деньгами, покидал глазами по сторонам, но никто не замечал его понятного поведения. К нему подошёл Фунтиков и сказал:

— Чего бумажки крутишь. Давай десятку мне.

— Ты чего, дядя Ваня? — изумился Никифоров. — Тоже коллективистом стал, третьим будешь?

Но денег не дал.

— Я не об том, Михаил, — ответил Фунтиков, доставая из кармана свою получку. — Ты меня не так понял. Тому делу мы давно отрубили голову, раз и навсегда порешили — на работе не пьём.

Он положил деньги на тумбочку.

— Надо девочке платье купить. Давай складывайся…

— Дядя Ваня, а ты голова, — проговорил Мишка. — Всё ты помнишь. Правильно. — И он положил свою десятку рядом с десяткой бригадира.

— Правильно? — усмехнулся Фунтиков, — А кто её назвал дочерью штамповки. Не ты ли?

— Я, — выпятил грудь Мишка. — Моя заслуга в этом. Я не отказываюсь. Платье так платье. Наш подарок….

— И голубые ленты в косы, — добавил Лыткарин и тоже положил десять рублей.

Подошёл Коля Мячик.

— На доброе дело жалеть денег грех, — сказал он.

Сосчитав собранные деньги, Фунтиков отдал их Ермилу.

— Держи! Это ото всех. Купи девочке какую обнову. Пусть едет на новое место в новой одежде. Подбери что-нибудь в магазине. Зайди к моей, она поможет, если ты затрудняешься сам.

— Разберёмся, — прошептал Ермил и ушёл к своему станку.

— Переживает Ермил, — сказал Фунтиков штамповщикам. — Привык он к Вере. А теперь надо расставаться. Не простое это дело…

На следующий день Колосова не было всю смену. Появился он к вечеру усталый, серый, но глаза горели неизъяснимо молодым огнём. Окинул глазами бригаду, посердился, но как-то вскользь, «для галочки», как сказал Мишка. Постоял в дверях, посмотрел, как они работают, прислушался к разговорам и, казалось, чего-то ждал. Через некоторое время ушёл, но вскоре вернулся. Перед Фунтиковым выложил из газеты два плоских куска голубовато прозрачного стекла.