Юрий Поляков - Гипсовый трубач

— Эгоист!

— Почему? — не понял Кокотов.

— Шанель.

— Это женские…

— Сами вы женские! «Шанель. Эгоист». Последний писк старушки Коко.

Ибрагимбыков устроился у окна, по бокам сели суровые телохранители в черных хромовых куртках. Злодей посмотрел на золотые часы (с такими начфукс выгнал бы его вон), вздохнул и стал наблюдать за вялым свободолюбием осенней бабочки, заточенной между оконными рамами.

Пришли мопсы. Они важно поздоровались с рейдером, едва их заметившим, и сели рядком. Боледина разложила на плечах кудлатые волосы, поправила понурую грудь и залюбовалась своим перстеньком. Подрощенный гном Гавриилов тут же открыл ноутбук и, роясь пальцами в бороде, углубился в работу над новым романом. Ведмедюк глянула на Кокотова, и ее лицо, похожее на физиономию пожилого индейца, расплылось в наглой усмешке, мол, сами виноваты, мы вам предлагали!

— Мерзавцы! — шепнул возмущенный писодей.

— А вы разве встречали среди писателей порядочных людей?

— Конечно, встречал!

— Например?

— Достоевский!

— Да, пожалуй. Но он был лютый игрок и любил неточек…

— Сплетни!

— Сплетни — это слава!

Последним в стане врагов появился адвокат Шишигин. Как и положено защитнику бандитов, он был обрит наголо, одет в затертый джинсовый костюм, грязные кроссовки и походил то ли на уголовника, то ли на громилу из боев без правил: здоровенные ручищи со сбитыми костяшками, а на левом мизинце — синяя наколка-перстень с буквой «А», вписанной в ромб. Верзила развалился на стуле, закинул ногу на ногу и, достав из наплечного планшета бумаги, стал разглядывать их с презрением, словно кипу рекламных проспектов, вывалившихся из почтового ящика.

Жарынин сделал незаметный знак своему ветхому воинству, и оно угрожающе зароптало:

— Позор, позор, позор…

Ибрагимбыков отвел взгляд от бабочки, усмехнулся и движением руки успокоил охранников, подавшихся вперед, чтобы прекратить поношение. Адвокат даже не оторвался от бумаг. Снова высунулась дожевывающая голова секретарши и, оценив обстановку, скрылась. Злодей и режиссер, встретившись взглядами, долго смотрели друг другу в глаза: игровод с ненавистью, рейдер — с примирительной иронией. В конце концов горец, не выдержав поединка, вновь заинтересовался бабочкой за стеклом.

— Встать! Суд идет!

Звякнули потревоженные награды ветеранов. Кокотов, поднимаясь со стула, задумался: а что, собственно, значит выражение: «Суд идет!»? С одной стороны, это можно истолковать буквально, мол, входит судья и направляется-идет к столу. С другой — можно понять совсем иначе: суд уже начался и продолжается-идет, пока не закончится. Так и не решив, какая из двух версий верней, писодей заинтересовался судьей. Какая же она маленькая, чуть выше Пахмутовой! Рыжеволосая. Лицо круглое, детское, веснушчатое, но серьезное, усолидненное массивными очками.

— Рыжая! — тихо огорчился игровод. — Это плохо!

Однако сумрачность Доброедовой выглядела ненастоящей — такую напускают на себя смешливые от природы люди, чтобы не расхихикаться в неподходящем месте и в неподобающий момент. К тому же на ней была просторная черная мантия, делавшая судью удивительно похожей на юную колдунью Гермиону — подружку зануды Гарри Поттера. Доброедова села, положила перед собой толстые папки и странно повела плечами, точно мантия жала ей под мышками.

— Слезонепробиваемый жилет! — шепнул режиссер соавтору.

— Да ну вас!

Судья обвела зал строгим взором и объявила тонким девчачьим голосом:

— Рассматривается гражданское дело по иску Ящика… — она невольно улыбнулась, — Иголкина, Воскобойниковой, Пустохина, Саблезубовой, Бренча, Чернова-Квадратова, Трунова и Болтянского — к Ибрагимбыкову Отару Ивановичу о признании недействительной сделки по приобретению акций ДВК «Кренино». Истец явился?

— Да, ваша честь! — дружно встали ветераны, звякнув наградами.

— Хорошо, сядьте! — Доброедова с интересом посмотрела на золотую звезду «Гваделупской каракары».

— Ответчик?

— Здесь, ваша честь, — Ибрагимбыков с готовностью встал и вежливо поклонился, точно на светском приеме.

— Горный козел! — пробормотал Жарынин и сделал старикам тайный знак.

И тут же волна серной кислоты набежала на мертвый песок:

— Позор, позор, позор…

— Что-о тако-ое? — судья удивленно посмотрела сначала на ветеранов, потом на секретаршу, ожидая подтверждения, что ей это не померещилось. — Детский сад. Удалю из зала!