Роберт Стоун - Псы войны

— Наверно.

— Ты говорила, он пишет книгу о войне?

— Да, хочет написать. Книгу, или пьесу, или еще что. Поэтому и поехал туда.

— Нет, ну разве это не безумие? — вздохнула миссис Диас. — Ты меня извини, но это ведь безумие, когда можно оставаться здесь. Тут полно такого, о чем стоит писать.

— Да, он странный парень, — сказала Мардж.

Когда миссис Диас ушла, Мардж вернулась в комнату Джейни и постояла, прислушиваясь к дыханию ребенка. Потом села в гостиной перед телевизором, но включать его не стала.

Закурила сигарету и набрала номер отца в Атертоне.

К телефону подошла подружка отца, Франсес — Франсес с силиконовыми титьками.

— Шестьдесят девяносто девять, — ответила Франсес. — И вообще, уже три утра.

Мардж знала, что они еще на ногах, знала и то, что отец взял параллельную трубку.

— Здравствуй, Франсес, здравствуй, Элмер!

— Привет! — ответила Франсес и положила трубку.

— У тебя все в порядке? — справился Элмер Бендер.

Мардж положила в рот еще таблетку и запила ее кофе.

— Я только что проглотила таблетку, — сказала она отцу.

— Как замечательно!

Она ждала, что он скажет еще, и секунду спустя он спросил:

— Хочешь покончить с собой?

— Нет. Просто мне все осточертело. Я с ума схожу.

— Приходи завтра. Хочу, чтобы ты рассказала о Нью-Йорке.

— Ты ради этого звонил мне?

— Я хотел узнать, как ты. Почему не сходишь к Лернеру, если с тобой такое творится?

— Лернер, — фыркнула Мардж, — дряхлая венская задница. Да еще развратник.

— Зато хотя бы не торчок, — изрек Элмер Бендер.

— Я загляну к тебе. Если не завтра, то на днях.

— Тот парень из Санта-Росы все еще шантажирует тебя?

— Нет, — ответила Мардж. — Он уехал.

— Расскажи мне о твоей ситуации.

— Как я могу рассказывать? Твой телефон прослушивается.

— Конечно, — сказал Элмер, — и что с того?

— Я потеряла всякий интерес к сексу. Секс — это просто сборище «бродяг», которые дрочат, сунув руку в карман брюк.

Элмер Бендер помолчал. В одном разговоре с ним Мардж обнаружила, что он в ужасе от лесбийской любви и боится, как бы она не стала спать с женщинами. Похоже, ее мать грешила этим.

— Не думаешь, что Джону пора бы вернуться?

— Это будет странно, — сказала Мардж. — По-настоящему странно.

— Я думаю, авантюра слишком затянулась. Ты понимаешь, что было безумием начинать ее? И что хорошего получилось?

У Мардж было такое чувство, что она тонет в кресле. Буквально растворяется в синей обивке. Левой рукой прижимая трубку к уху, она, растопырив пальцы, вытянула правую к окну, выходящему на улицу. Это было приятно. Отсюда, из кресла, окно казалось Огромным Миром.

— Как насчет огромного мира? — спросила она отца.

Элмер вздохнул:

— Марджи, детка, ложись-ка спать. И обязательно приходи завтра.

За окном поднялся ветер, он свистел сквозь гнилую раму и незамазанные стекла. Мардж сидела лицом к окну, слушая шум ветра, пока он не затих и не наступила тишина. В ушах еще звучал голос отца, и казалось, что и сам он присутствует в комнате некой своей нематериальной сущностью — сухой, раздражающей, занудливо-рассудительной. В глаза бил свет, словно отблеск его очков без оправы.

— Будешь лапшу на уши вешать? — сказала она ему.

Она сидела в кресле, окруженная бесконечностью безмолвного времени. В его сердцевине, внутри ее, росло ощущение праведного блаженства. Внешний мир представлялся нескончаемой чередой комнат, сообщающихся между собой окнами, и она чувствовала отчетливую уверенность, что в нем нет ничего, чего она не смогла бы преодолеть, к собственному удовлетворению.

Даже если дома никого, кроме нее, не было, Мардж никогда так долго не сидела на одном месте. С улицы донесся какой-то шум, и, хотя она не поняла, что это такое, Мардж воспользовалась им как опорой и заставила себя встать. Приняв вертикальное положение, она почувствовала слабость, но не испугалась. Только в детстве она испытывала такое блаженное чувство, как сейчас, при мысли об их затее с герычем, который уже плывет через океан. На дилаудиде она ощущала с этим грузом неиллюзорную общность.

— Нормально, — сказала она.

Действительно, она была в норме.

Увидев себя в зеркале, она весело прыснула в ладонь. Осторожно приблизилась к своему отражению и величественно повернулась перед зеркалом. Вгляделась в свои глаза и увидела, что зрачки у нее сузились, а серая радужка казалась огромной.

Дикий взгляд. Дилаудид. Хвала дилаудиду!

— Сегодня нам не страшно, — сказала она. Старая песня [33] «We are not afraid today» — из песни «We Shall Overcome» («Мы преодолеем»), ставшей в середине XX в. гимном движения за гражданские права; песня основана на госпеле «I’ll Overcome Someday» («Когда-нибудь я преодолею») Чарльза Альберта Тиндли, опубликованном в 1901 г. .