Ольга Эрлер: Я и мои (бывшие) подруги

Пока я безуспешно пыталась совладать с собой и разобраться в этих помоях, прошло минут пять.

— Роза, — сказала я в заключении, — ты говоришь глупости. Это все неправда. И мой тебе совет: раз Миша тебе так дорог, смотри лучше, чтобы он не пил. Это его самая важная проблема, а не я.

Вдруг эта сумасшедшая в миг совершенно поменяла тон, по-подружески начала плакаться мне на Мишу — как он пьет и как она страдает, бедная. Включилась очередная пластинка подсознания — поиск союзницы. Да только ошиблась девушка.

А для меня разрушился мир. Что ей Мишка такого наговорил! В пьяном бреду? И как он мог? Ведь не на пустом же месте эта припадочная вульгарная истеричка облила меня помоями ни за что, ни про что?

Позже я попыталась разобраться с ним.

— Розка все не так поняла, — мямлил он.

— Зачем ты вообще сочинял небылицы обо мне?

Перед кем ты себе цену набивал? Ты что, не видишь, что она из себя представляет? Ты зачем мое имя трепал? До чего ты дошел! С кем связался?

— Я не ожидал, что она…

— Разбирайтесь сами. Я не хочу ничего знать. Не знаю, могу ли я простить.

История закончилась плохо. Девушка обобрала его, как могла, споила окончательно, поняла, что скорый брак с ним ей не светит, и нашла более подходящего кандидата. Но добилась того, чего не мог добиться никто: с Мишкой она рассорила не только меня, но вообще всех членов нашей старой дружной компании. С той поры прошло лет десять.

Миша звонил мне время от времени, иногда трезвый, чаще пьяный. Я иногда разговаривала с ним, но автоматически, как с чужим, и с каждым разом все холоднее. Порой я не брала трубку вообще. Валера тоже регулярно звонил на какой-нибудь праздник — новый год или день рождения.

Иногда трезвый, чаще пьяный. Тогда приходилось обрывать долгий бессмысленный разговор и класть трубку.

Лена вскорости все же ушла от Валера, не помогли и трое совместных детей. Эти яйца не подействовали.

Осталась одна с четырьмя детьми, постарела, еще больше поправилась. Надеется, вероятно, как любая женщина, встретить одинокое мужское сердце, да вряд ли кого-то привлекут четверо чужих детей.

Миша и Валера общаются, соображают, видимо, на двоих. Последние пару лет звонки от них прекратились.

Любовь к бутылке оказалась крепче, чем любовь к семье. У обоих. Не распорядились своей жизнью хорошие ребята.

Очень жаль.

А что же я?

Я чувствую себя предательницей.

«Еще одна последняя страница, и летопись окончена моя».

Еще одна последняя главушка, и роман мой окончен, наконец.

Мои «стихи» скорее смахивают на гекзаметры Васисуалия Лоханкина. У Пушкина лучше, так на то он и Пушкин. А я — это я. И сравнивать себя ни с кем не собираюсь. Кто я с ним рядом? — червь, пыль. А он — наше все. А самое главное, он — мое все! Люблю мавра…

Подведем некоторые итоги. Что я такое написала? — непонятно даже, какого жанра-племени. Мемуары женщины средних лет? А стиль как назвать? — Житейские байки-рассуждалки. Треп с воображаемыми читательницами «как бог на душу положит». А бог плохо не положит. Он же абсолют. Как бы то ни было, Боже, окажись благосклонным ко мне. Сам заварил кашу, сам и помоги. Сам вложил в меня эту тягу — писать. Лучше бы вложил какую-нибудь менее бьющую по самолюбию тягу — например, к вышиванию крестиком. Но миомы как будто лечатся творчеством, а не вышиванием по заранее пропечатанному узору. Вот я и лечусь, как могу, авось, повезет и с миомами и с этой рукописью. А закончу я свою «терапию литературным творчеством» рассказом о человеке-фейерверке. Великолепной Ларе.

Я знаю ее с семнадцати лет, с первого курса. По-моему, ни одна из моих подруг не претерпела за свою жизнь таких внешних и внутренних изменений, как она.

Девочка с прилежно приглаженными волосами — папа не разрешал даже невинной челочки, такая домашняя, наивная, романтическая, и одаренная природой от души. В то время, когда некоторые девушки тренировались целоваться с такими же неумелыми парнями в колхозе за сараем, она гуляла со своим «избранником» под звездным небом, робко держась за руки, и вела следующие разговоры: «Коля, как по-французски будет луна?» Коля — экзот среди студентов нашего факультета, потому что в школе изучал французский. Так вот, Коля, такой же экземпляр, отвечает: «Ля люн».

Я до сих пор таю от умиления, вспоминая этот эпизод.

Затем следовало прибегание в нашу комнату, заламывание рук и блаженное подкатывание глаз при пересказе этого эпизода.