Иштван Эркень - Путь к гротеску

В этот момент он услышал тихий стук в дверь, а затем смущенный голос матери.

— Сынок, дорогой мой, избавь нас от сомнений, — умолял сдавленный, с одышкой голос, — ведь мы столько перестрадали из-за всего случившегося! Ответь же нам, правда ли то, чему мы не решаемся поверить? Неужели ты опять вернулся к нам, наш любимый Грегор, единственный наш сын?

Грегор кашлянул, а затем — теперь уже вполне внятно — заверил мать, что он действительно Грегор, без каких-либо отклонений, тот самый, что прежде жил в кругу семьи. Услышав это, мать расплакалась и лишь позднее, собравшись с силами, спросила, не голоден ли Грегор, не хочется ли ему пить и не желает ли он выйти в гостиную. На это он ответил, что и в самом деле голоден, но прежде всего хотел бы узнать, не терпели ли его близкие нужду вследствие того, что с ним — как он выразился — «произошел тот небезызвестный казус».

Если у него и были дурные предчувствия, то действительность далеко превзошла их. Истинной мукой было выслушивать, какая жалкая участь постигла его близких, пока он безответственно ползал по стенкам. Вскоре пришлось рассчитать прислугу и кухарку и удовлетвориться услугами женщины, которая лишь по утрам и вечерам приходила помогать по хозяйству. Затем они были вынуждены комнату с окнами во двор сдать троим жильцам. Грета, бедняжка, вот уже несколько месяцев как забросила игру на скрипке и устроилась продавщицей в магазин. Однако на прожитье все равно не хватало, и произошло самое печальное: отец занял должность рассыльного в банке. Вот и сейчас на нем зеленый форменный мундир с золотыми пуговицами, в котором его целыми днями гоняют унизительнейшим образом, как мальчика не побегушках, заставляют приносить завтраки для служащих!

Грегор был не в силах заговорить, настолько ошеломила его нарисованная картина. Но он еще не успел осознать всей тяжести обрушившихся на него переживаний, как вдруг услышал грузные шаги и устрашающий голос отца, заставивший его испуганно прижаться к стене.

— Пора покончить с жалобами, — обращаясь к сыну, сказал старший Замза. — Я рад, сын мой, что ты вернулся в лоно семьи, ведь мы столько перестрадали из-за последствий твоего легкомысленного шага. Но мы готовы простить тебе все при условии, что ты в добром здравии, а значит, можешь вернуться на свое прежнее место в фирме, где, надеюсь, оно занято кем-то лишь временно. Так что присоединяйся к нам, сын мой, сейчас подадут завтрак.

— Поторопись, Грегор, мне так хочется тебя повидать, — раздался и милый голосок Греты. Ей Грегор никогда не умел отказывать, и вот, хотя он с удовольствием оттянул бы встречу с отцом, он попросил принести ему костюм, чтобы переодеться.

Пока Грегор ждал, он вновь обдумал свое положение. После всего услышанного ему нелегко будет осуществить свое намерение. Отец обернет против него все невзгоды, обрушившиеся на семью в результате его превращения; но он не должен уступать, не должен колебаться… Он подыскивал убедительные аргументы и нужные слова, как вдруг обратил внимание, что по другую сторону двери не слышно ни малейшего движения и тишина эта затянулась…

— В чем дело, — спросил о н, — почему вы не несете мне одежду?

Родственники по-прежнему молчали. Затем расплакалась мать и через какое-то время, задыхаясь от слез и астматической одышки, прошептала, что в трудную минуту, когда отложенные гроши были прожиты и даже последние драгоценности обращены в деньги, они были вынуждены продать и костюм Грегора… Эта новость сама по себе пришибла бы Грегора, но отец прибавил еще несколько фраз в качестве оправдания, однако обрушившихся на Грегора обвинением. Он признает, сказал старый Замза, что продажа костюма бросает на них тень, но тут помочь может только взаимное благоразумие. Стало быть, Грегор должен простить им продажу его личных вещей, а он, отец, со своей стороны, закроет глаза на цепь забот и унижений, свалившихся на них из-за непостижимо странного решения Грегора.

— На какое это решение вы намекаете, папа? — спросил Грегор, вскакивая с дивана.

— Ты и сам прекрасно знаешь. Решение, которое привело к тому небезызвестному казусу.

— Но ведь это случилось не по моей воле! — вскричал Грегор.

— Тогда почему же я ношу форму рассыльного? Скажешь, случайно?

Грегора всякий раз, как он ввязывался в спор с отцом, грозило поглотить ощущение полной бессмысленности существования. Понапрасну были бы всякие попытки продвинуться к цели: их диалог, подобно сошедшему с рельсов поезду, никогда не приблизился бы к ней. Не раз он стоял перед отцом так, готовый взорваться от внутреннего напряжения и все же бессильный. Всю его жизнь непомерной тяжестью придавила необъятная туша отца и еще более необъятное нежелание понять собеседника. Вот и сейчас надо бы распахнуть дверь и прямо в глаза отцу отрубить, что с занятиями коммивояжера покончено, он желает выполнять достойную его работу и Грете больше не позволит служить в магазине, а даст ей возможность продолжить музыкальное обучение… Но разве вылезешь тут со своей правдой, покуда приходится отбиваться от столь грубых обвинений!