Ричард Пол Эванс - Путь

— Замечательная новость, — произнесла она.

Сэма эта новость обрадовала больше, чем нас.

— Великолепно! — взволнованно воскликнул он. — Отличная работа, мой мальчик.

Я изобразил на лице улыбку. Рекламная кампания потеряла для меня всякий интерес, и я говорил обо всем этом лишь потому, чтобы не касаться более драматичной темы.

Около половины двенадцатого в палате появилось трое врачей. В руках одного из них я увидел пластиковый чемоданчик, другой держал пюпитр с зажимом, какими пользуются врачи и медсестры, чтобы не писать на коленях. Третьей была врач, которую я видел в день катастрофы.

— Я — доктор Хардман, — представилась она. — А вы, надо полагать, муж Маккейл?

— Да, мэм.

— А вы — ее отец? — обратилась она к Сэму.

Тот кивнул.

— На время тестирования я вынуждена попросить вас обоих покинуть палату.

Я хотел спросить зачем, но промолчал. Я слишком верил врачам. Позже понял, что не столько верил им, сколько надеялся на излечение Маккейл. Сэм отошел. Один из врачей начал задергивать шторы, окружавшие койку Маккейл.

— А можно, мы все-таки не будем уходить из палаты и останемся здесь и послушаем? — спросил я.

К моему удивлению, доктор Хардман не стала возражать. Я наклонился и поцеловал Маккейл в лоб.

— Я люблю тебя.

— И я люблю тебя, — прошептала она.

Я покинул огороженное пространство и встал рядом с Сэмом.

— Как вы себя чувствуете? — спросила у жены доктор Хардман.

Маккейл что-то пробормотала.

— Простите, что тревожим вас. Нам нужно провести несколько тестов. Они очень простые и безболезненные.

Послышалось шуршание, затем раздались стоны Маккейл. Чувствовалось, ее переворачивали, чтобы осмотреть позвоночник.

Судя по звуку, один из врачей расстегнул «молнию» чемоданчика.

— Этим инструментом доктор Шиффман будет касаться различных частей вашего тела.

После процедуры я увидел этот так называемый инструмент, напоминающий средневековое орудие пыток: колесо с насаженными на ось иголками.

— Мы будем водить по разным участкам вашего тела и спрашивать, что вы чувствуете. Вы готовы?

— Да, — с покорностью жертвы произнесла Маккейл.

Прошло некоторое время.

— Маккейл, в этом месте вы что-нибудь чувствуете? — спросил кто-то из мужчин-врачей.

— Да.

У меня забилось сердце. Я хотел ободрить Сэма каким-нибудь жестом, но отец Маккейл глядел в пол.

— А теперь проверим чувствительность ниже пояса. Как в этом месте? Есть чувствительность?

— Нет, — ответила Маккейл и заплакала.

«Боже, сделай так, чтобы она хоть что-то почувствовала», — мысленно твердил я.

— А здесь?

— Нет, — всхлипывала Маккейл.

Сэм прикрыл глаза рукой.

— А здесь?

— Нет, ничего не чувствую! — закричала она. — Я ничего не чувствую!

Я распахнул занавеску, но доктор Хардман недовольно покачала головой. Я послушно отступил.

— Сейчас мы проведем тест на глубинное повреждение нервов. Иногда нервы повреждены лишь на поверхности, а под кожей сохраняют свою чувствительность. Я введу вам иглу в ногу, и вы мне скажете, ощущаете ли что-нибудь.

Я превратился в слух. Маккейл молчала.

Я рухнул на стул и обхватил голову руками. Нижняя часть тела Маккейл утратила чувствительность. Мою жену парализовало.

По утверждению врачей, повреждение спинномозговых нервов у Маккейл было необратимым. Но на этом ее страдания не закончились. Ей требовалась операция на позвоночнике, и нам пришлось провести в больнице еще сутки, прежде чем ее выпишут. В то утро Сэм улетел домой, и я был единственным, кто находился рядом с женой, когда ее перенесли на каталку и повезли в хирургическое отделение. Я сидел в холле как на иголках и ждал.

Хирург вышел ко мне, широко улыбаясь.

— Все прошло замечательно, — сообщил он. — Даже лучше, чем мы ожидали. Нам удалось восстановить ей позвоночник.

Его слова несказанно обрадовали меня.