Франсиско Сача - Десять кубинских историй. Лучшие рассказы кубинских писателей

После обнаружения конверта возникло еще кое-что, что мешало ему говорить, — он не знал, прочел ли писатель его критику и каково было его мнение относительно мыслей, высказанных в статье. Может, уже пришло время спросить его об этом? И тут случилось непредвиденное для обоих: сам Мора заговорил на эту тему.

— Как вам мой последний роман? — спросил он спокойным, ровным голосом, даже с легкой холодностью, или, вероятно, ожидая, что ничего нового он не услышит.

Гость поднялся и сделал несколько шагов по комнате в необычайном волнении. Вот и настал долгожданный момент, и сам Мора начал этот разговор. Он был ему за это благодарен. Наконец-то писатель услышит его оценку. Он сделал за меня то — возможно, и не подозревая об этом, — на что я сам не отваживался. Я почувствовал удовлетворение и был готов рассказать ему о моей статье, описать ее, изложить мысли шаг за шагом, даже упомянуть о том, что стал предметом насмешек, вознося ему обильные похвалы… Но я остановил себя: я не был силен в импровизации и красиво выражал свои мысли только на бумаге. Он ограничился тем, что сказал писателю, что интересующее его суждение уже написано. И текст находится совсем рядом. Я подошел к столику и вытащил конверт из-под кучи писем. Он еще не был вскрыт. Растерявшись, я спросил его, читал ли он мою статью. Мора медленно откинулся на спинку дивана. Его лысая голова и часть туловища оказались в полосе света. Гость услышал подтверждение: да, Мора читал статью. Срывающимся голосом, совершенно по-идиотски я переспросил: «Как вы сказали?» Мора пояснил, что прочел ее в самом журнале. Я не понял его игры. Он же спросил мое мнение, а сейчас, снова погрузившись в темноту, неожиданно признался, утверждал, что уже ознакомился с моей критикой. Значит, попытавшись скрыть от меня, что знает содержание статьи, он не хотел обсуждать ее? Зачем же он спрашивал мое мнение? Или мы разыгрывали итальянскую комедию положений? Мора смеялся надо мной? Он застыл с запечатанным конвертом, который был уже ни к чему, и положил его обратно на стол. Побуждаемый внезапным импульсом, которому он мгновенно подчинился, он спрятал конверт под кучей писем. Я почувствовал себя глупцом, полным дураком. Было бы лучше не настаивать, отказаться от своего страстного любопытства. Какой бы чудесный подарок преподнесли ему его души-хранительницы, если бы этот конверт со статьей и его личной подписью испарился… Но эти домашние божки знали его лучше: они видели его тайное желание, чтобы статья дошла до Моры, и исполнили его. Ни за что не надо было отправлять ее почтой, зло сказал я себе, конверт не потерялся, наоборот, прекрасно дошел по назначению.

Голос Ипполита Моры донесся из полумрака. Прочитав статью в одном из номеров журнала, который ему прислали, он попросил Ли выяснить, кто ее автор, прежде ему не известный. То же самое сделала и поэтесса, проговорил про себя гость с пренебрежительным видом. Ли получил довольно полную информацию о нем: множество критических публикаций, умный, очень молодой… Ипполиту Море было совершенно все равно, умный он или нет, это его ничуть не привлекало. За свою жизнь, занимаясь писательством, он научился придавать мало значения уму. То, что это качество так высоко ценилось, являлось одним из предрассудков цивилизованного общества.

Настоящему художнику, сказал он с легким презрением, этот тщеславный и высокомерный господин служит плохую службу. Ум, интеллект не осознавал скрытой жизнеспособности прошлого, далекого или близкого, равно как и того момента, в котором они находились. То, что художнику приходится восстанавливать своими средствами, для интеллекта является лишь мертвым прошлым. Интеллект — этот чрезвычайно логичный, а потому недоверчивый господин — не признает воскресения, а для творческого человека все зависит от возможности воскресения. Мора отдавал предпочтение воспитанной чувствительности. Часто, когда речь идет об уме, под ним подразумевается что-то иное — скорее, сочетание обоих качеств. И поэтому, а также из-за его хорошего стиля и его молодости и еще потому, что Анна Моралес сделала вид, будто посылает его как собственный подарок, писатель решил принять его.

— Ничто из того, что вы сказали, даже если эта речь и была блестящей, не объясняет, почему вы решили скрыть, что знакомы с моей работой, — выпалил гость, все еще недовольный и изумленный.

Осторожно и медленно Мора пояснил, что он наткнулся в тексте на одно совершенно случайное замечание, которое, однако, натолкнуло его на кое-какие мысли.