Array Белобров-Попов - Русские дети (сборник)

— Ну а куда же значок прикалывать? К твоему пупку? — только это привело меня наконец в чувство, и я впервые в жизни пожалел, что на мне нет рубашки.

Значок прикололи к углу удостоверения, затем ещё записали — продиктовал отец — в огромном гроссбухе все прочие обо мне данные, объяснили кстати, что мишень отдать мне не могут, что теперь это документ , которым тирщик должен где-то перед кем-то отчитаться, причём кто-то из старших пошутил, что, мол, хватит тебе, герой, и вот этой мишени (на значке действительно была белая мишень с золотыми кругами и какими-то колосьями по бокам), потом отец взял меня своей большой, мягкой рукой за руку и повёл на улицу. И только когда я спросил, а куда же мы, собственно, идём, ответил как-то очень уж просто, что в гостиницу. Меня это поразило: я никогда не бывал в гостиницах. Мы прошли по переходу, окаймлённому сверкавшими конусами, миновали площадь с главным корпусом водной лечебницы, островерхим, под красной черепицей, свернули за угол, в тенистый бульвар, и лишь тут я догадался спросить: а где же мама? Я ждал, что она ждёт нас в номере.

— Мама уехала, — спокойно сказал отец.

— Уехала? Куда?

И тут я снова ощутил и больничную вялость, и багрово-чёрное предчувствие беды — как тогда, на лугу, у спущенных лодок.

— Я теперь об этом не знаю, — ответил неспешно отец. — Они уехали с дядей Борисом. Потом, наверное, напишут… то есть она напишет, где они с ним живут, их московский адрес…

— Московский?.. Но… А как же тётя Оля? — пискнул я.

— Вот уж этого не знаю совсем.

— Но… а мы ?

— Что ж — «мы». Мы с тобой будем жить вдвоём, там же, где и раньше (это значило — в далёком зауральском научном городке с Домом учёных и университетом, где отец преподавал).

Он замолчал.

Я тоже примолк — и снова, буквально в один миг, летний день сменился душной, полубессонной ночью в шестиместном номере гостиницы какой-то модерновой стройки, где, правда, кроме нас, был ещё только один шофёр в углу на кровати, а прочие койки пустовали. В огромные незашторенные окна били дуговые фонари, жара и их свет были нестерпимы, а какие-то прочие шофёры, должно быть, коллеги спящего, громко ругались внизу и чинили что-то непоправимо железное.

Но и жалкая эта гостиница, и зной, и фонари, и сквернословы-шофёры, которым бы я запретил не только букву «о», но и вообще все буквы, — все они тоже кончились и затерялись в прошлом, а мы с отцом уже неслись в «фирменном» поезде по Уралу, то и дело ныряя в свистящие тоннели, я рассматривал гигантские плоские скалы, порой грозившие нависнуть своими чёрными, мокрыми от вечного тумана и дождя боками чуть не над самой насыпью, и плохо слушал нашего соседа по купе, лунолицего военного (вероятно, в чинах, но в каких — я не мог разобрать, хоть его китель с погонами и качался на вешалке между верхней полкой и дверью).

Мною он был явно разочарован. Очень скоро ему пришлось смириться с тем, что я не знаю, нравится ли мне Украина — сам он был из Чернигова, — равно как и с моим глухим молчаньем, в которое я всякий раз впадал, стоило ему как-нибудь стороной, обиняком попытаться узнать, отчего это мы с отцом путешествуем вдвоём и где моя «матушка». Наконец он, должно быть, махнул в душе на меня рукой — после того, как не смог добиться никакого от меня толку даже в беседе о том, действительно ли «Меткий стрелок» выдан мне за мою собственную стрельбу, а не получен, скажем, в обмен на что-либо у каких-то там мальчишек. Он, впрочем, был утешен крепким чаем, розданным четой юных проводниц в фартучках из тоже «фирменной» бригады, обслуживавшей поезд. За чаем он разоткровенничался с отцом и рассказал ему, сколько помню, про закрытый в те времена для штатских конфликт на Даманском перешейке, где небольшая армия китайцев со всем оснащением и боезапасом была обращена в прах за несколько минут при помощи реактивных систем залпового огня «Град», о которых тогда ещё никто ничего не слышал.

Не уверен, но мне кажется, что именно тут я окончательно разочаровал его, не проявив вовсе никакого любопытства ни к его рассказу, ни к этому новому смертельному оружию, до которого мне и впрямь не было никакого дела.