Борис Васильев - А мы служили на крейсерах

……выползаем…Нда-а-а-а…Маланьина свадьба…А мы полегонечку, правее, и пойдем, пойдем. Даже если в турецкий полигон влезем — да пошли они на хер. Им сейчас не до контроля, кто там в полигон лезет…они сейчас всю эту толпу в Босфор с двух концов загоняют, по порядку номеров…

— Боевая готовность номер два!

— Товарищ командир, боевая готовность номер два установлена!

— Старпом, рули. Я — в машину.

…………

Потом он спустился в машину и долго смотрел на черный кусок металла, длиной сантиметров пятнадцать, сломанный почти посередине…

И ждал, когда его сварят.

И сам, вспомнив, как работал на заводе контролером ОТК, проверял биение, зажав вал в токарный станок, и заставлял переваривать, пока биение стало почти незаметным…

А потом поднялся в свою каюту, и увидел там накрытый стол, две бутылки югославского бренди — и командира ремонтирующейся в Югославии лодки, которого вез в отпуск…

А потом они пили бренди, болтали, и командир лодки сказал:

— Да…Еще один такой проход — и яйца можно сдавать в утиль за ненадобностью…

Они посмеялись, и выпили еще…

А потом доложили, что машина введена в строй…

А потом, всю ночь до Севастополя, пока старпом был на мостике, он не мог уснуть, он все считал время, поворачивал, вспоминал, что командовал и говорил… и прокручивал, прокручивал этот проход в голове бессчетное количество раз…

…………………

А потом, в Севастополе, жена — вдруг погладила его по вискам и сказала:

— Ты поседел…

Довелось мне тут побывать на праздновании трехсотлетия Кронштадта..

Конечно, не как официально приглашенное лицо, а так, шпаком гражданским походил значит по городу, вспоминая места «боевой славы» лейтенантской, поностальгировал. Между прочим и корабли посетил, открытые для посещения гражданской публики. Исплевался. Такое состояние кораблей, что кажется, экипажей на них и в помине полчаса назад не было, и приборку элементарную там не делали неизвестно сколько.

Вот и вспомнилось…Кронштадт…Боцман…

Уж сколько анекдотов про рассеянных ученых рассказывают — не перечесть.

Вот Вооруженные Силы нашей страны — я Советский Союз конечно имею в виду — на такого рассеянного ученого в чем-то смахивали.

То есть в главном — лучше в мире нет, и боеспособность, и готовность, и так далее.

А где-то в каких-то мелочах — ну полная беспомощность и бардак страшный. И случались в этом бардаке совершенно на первый взгляд вещи немыслимые.

Это все конечно, я о прошлом веке, о двадцатом.

Сейчас в Вооруженных Силах от былой их славы только, пожалуй, только ядерная дубинка да бардак и остались.

Причем последний до неимоверных размеров разросся, никто ничему не удивляется, никого ничем не удивишь. Года два-три назад, когда я в Город приезжал, да знакомых встречал иногда — еще дергался от изумления, как, например, можно на должности третьего ранга — капитаном второго ранга стать, а уж на должности второго ранга — сам вроде бы бог велел каперангом ходить.

А потом как-то успокоился. Может они, нынешние служат лучше нас, давешних… а может слово заветное знают…ладно, Господь все равно ведь по делам судит.

Отвлекся я как всегда, но вот о прошлом.

Начало восьмидесятых, дорогому Леониду Ильичу еще месяца четыре осталось, застой в разгаре.

А мы в аккурат на боевую собираемся. В Средиземное море, соответственно.

Подготовка по полной программе, все путем (не нынешним, не нынешним), неделя до выхода остается, задачи все отработали, проверки прошли, запасы на борту.

И даже время на предпоходовый отдых экипажу выделили — как положено.

Вызывает меня командир, прибываю, он сидит — мрачный. Соображаю, что еще случиться могло… а он:

— Плохо дело, старпом. Боцмана особисты в море не пускают.

— За что?

— А предшественник твой за что сидит? То-то. А боцман по его делу проходил, год условно получил. И год-то прошел давным давно, да только вот ребятам этим не докажешь ничего — осужденным на боевой делать нечего.

— А на замену кого?

— Да с соседнего парохода дают на боевую. Говорят ничего…

Ладно. Жалко было боцмана — смерть. Очень толковый был морячина, хоть и молодой.

Корабль покрасить — нет проблем, палубу всю верхнюю стеклом оциклевать (да, да, было такое, деревянная палуба у нас была, и циклевали мы ее стеклышком битым) — будьте любезны.

И порядок на корабле и в кают-компании мичманской держал любо-дорого.