Ирина Дудина - Богема с Невского проспекта

Мне больше всего запомнился день закрытия Сайгона. На двери предварительно появилась надпись о том, что Сайгон работает последний день, и что он закрывается на реконструкцию. Никто ещё не знал, что это будет навсегда. На следующий день вдруг весь Невский заполнился альтернативной молодёжью. Я никогда ещё не видела такого количества людей, от которых веяло свободой. Мы все шли по Невскому каким-то огромным альтернативным потоком, отличающимся от скучной безликой массы обывателей. От этого веяло чем-то грустным, но и ветром свободы, грядущих перемен. Это было как первая демонстрация нового поколения, которое будет жить по-другому…

Вышли мы как-то с Пашей Крусановым на Невский из дома, где была знаменитая сосисочная и где жил знаменитый писатель Володя Алексеев. И вот мы на Невском. Куда идти — не ведомо. Что делать? Заняться чем? Стоим на Невском, одни, а вокруг — и вечных, и проклятых вопросов — тьмы и тьмы. Вдруг видим — девчушка в платьице ситцевом. На вид лет пятнадцати. Стоит. Дрожит. А на улице ночь. Хоть и лето, да холодно. Подошли, качаясь. Паша тут же к девчушке — с грозными расспросами: «Кто такая? Почему здесь? Зачем в платьишке ситцевом? Иль не знаешь о комендантском часе, мною объявленном?!» Испугалась девчушка, глазками заморгала, ушками захлопала, задрожала вся от ужаса внечеловеческого. Страшен во гневе Павел Васильевич, виртуальный воин Незримой Империи, модератор Небесного Петербурга. Как быть? Кто виноват? Неужто я отдам девицу на поруганье Псам Гекаты, цепным собакам Вечной Тьмы? Пробираясь сквозь толпы сколь вечных, столь и проклятых вопросов, я и не заметил, как модератор небесный куда-то исчез, а я остался один на один с дрожащей девчушкой. В парадняке каком-то, у батареи.

Часа два ушло на то, чтобы вникнуть в девчушкин вопрос, но, в результате, так его и не понять. А интересовалась кроха ночная — тварь ли она дрожащая или право имеет узнать, что хотел от нее кучерявый носитель духа воинственности, чего добивался сей хранитель сознания имперского. Призналась пигалица, что бабочка она, кромешница, недетской жизнью живет с младых ногтей, кровь пьет взрослых мужских человеков, кошельки их делает легче, воздушнее — в обмен на тело свое, младое, незнакомое. Разрыдалась нимфетка-лолитка-лорелейка-лилитка-лариска. Ну, и что оставалось мне делать? Я привез ее в дом своей мамы (не вести же к жене и ребенку!). Накормил чем послал мне Всевышний. Полечил (простудилась девчушка). Дал поесть аспирину немного. Вставил градусник (Ржевский, заткнитесь!). Уложил на диван, дал подушку. А наутро вернулся обратно (ночевал у жены и ребенка), обнаружил, что наша девчушка — с волчьей пастью, губой, как у зайца; дал рубля два иль три на дорогу и пустил по воде, как кораблик… Пусть плывет себе с миром девчушка и ту ночь вспоминает на Невском, аспиринчик и мамин диванчик, на котором… А был ли диванчик?!

Я вырос на Староневском проспекте. В детстве часто с друзьями мы гуляли на кладбище у Александро-Невской Лавры. Тогда там озерцо посреди кладбища было. Когда нам было по 6 лет, мы с приятелем взяли сачки и забрались на территорию кладбища, чтобы там половить тритонов. Родители нам строго-настрого запретили туда лазать, так как там один мальчик погиб, влез на тяжёлый чугунный крест купца Морозова, крест завалился и прибил мальчика насмерть. Но мы их ослушались. Мой сачок вдруг зацепился в воде за что-то. Это оказался труп утопленника… Мы побежали к взрослым, приехала милиция… Такая странная детская история…

Как-то вышел я из метро у Грибонала (так петербуржцы, часто бывающие на Невском, называют выход из метро «Гостиный двор» на канал Грибоедова). Не успел я опомниться, как внезапно получил мощный удар в челюсть от абсолютно незнакомого мне человека. Человек, выглядевший трезвым, нормальным, в нормальной одежде, даже не посмотрел на меня и быстрым шагом пошёл дальше. Не могу понять, что это такое было…

Мне запомнилась на Невском встреча с моим однокашником по Суворовскому училищу. Когда-то мы учились вместе, и оба хорошо рисовали. У нас даже пари было: кто нарисует лучше бубнового короля. Мнение судей разошлись. Одни считали что мой король в фас более карточный, другие — что король моего товарища поживее, и в профиль к тому же. В результате его наградили куском чёрного хлеба, а меня — белого. И вот я его встречаю на Невском, знаю, что он выпускник Ленинградского университета, юрист. Он, узнав, что я — художник, спрашивает меня: «Слушай, Вага, зачем ты рисуешь?». Меня убил его вопрос. И чему там учили его в университете? Понимаю, такой бы вопрос задал бы мне простой обыватель, рабочий. А он же — выпускник университета! Я ответил ему: «Считай меня маньяком, я — псих. Осуществляю генеральную линию своего детства».