Владимир Ерохин - Вожделенное отечество

— Попили, пожрали, поспали, посрали, — бодро констатировал художник Саша Панков, проходя по коридору.

— Это точно, — одобрил Вася Жуйков.

Они напивались до потери сознания, и странно, как ещё остались живы. (Вася упал и рассёк себе бровь.)

Алиса рассказывала, что однажды вечером на кухне Люся сказала Зине нечто нескромное с намёком на Васю, возбудившее жгучую Зинину ревность, хотя кому он, такой замухрышка, нужен. Зина, недолго думая, кинула в неё горячим чайником. Вася встал между ними, и кипяток, предназначавшийся Люсе, вовремя присевшей, шмякнулся из перевернувшегося и ударившегося об стенку чайника ему на спину. Истолковав Васин порыв в пользу завизжавшей Люси (которой несколько горячих капель все-таки перепало), Зина кинулась схватить её за горло, а коль скоро Вася стал на пути, вцепилась ногтями в его обваренные плечи. Вася завопил благим матом. Осознав весь ужас своей ошибки, Зина побежала звонить в "скорую помощь", но вместо того, чтобы объяснить толком, что и где произошло, твердила только, что Люська — б... Когда "скорая помощь", с трудом докопавшись до истины, приехала, глазам врачей предстала обнажённая Васина спина, покрытая волдырями, сам Вася, лежащий на животе и матерящийся уже обычным образом, без благости, а также Зина и Люся, хлопочущие около него с содовыми примочками. Врачи в свою очередь выматерились и уехали.

Русскому человеку необходимо кого-нибудь ругать — для самоуважения.

Максимыч положительно, хотя и не без иронии, относился к войне Ирана с Ираком:

— Чурки чурок бьют.

— За колбасой очередь, как в мавзолей, — сообщила Ира.

Все были уверены, что когда умирает известный актёр, игравший Ленина, его кладут в мавзолей взамен предыдущего лауреата. А вместо Брежнева — артист Матвеев.

Мне приснилось, как один сосед рассказывал другому:

— Помню, было дело на фронте. Зашли мы на хутор, выпили там самогонки. Усталые были, голодные. И так я тогда блеванул!

Другой закурил и ответил:

— Понятное дело — война.

Неспособные целенаправленно мыслить, с путаными, смутными ощущениями — не в мозгу, а где-то в области предсердия, печени, почек, — вожди народа с трудом прочитывали по складам неизвестно кем написанные для них и оттиснутые печатными буквами речи.

Я все думал — куда подевалась "чёрная сотня"? А она вся перекрасилась в красный цвет.

"Ты не понимаешь? Ты не понимаешь?" — вопрошали они давящим полушёпотом. А это значило — правила блатного мира, воцарившегося в стране. "Ты не понимаешь?" Нет, не понимаю.

Эпоха погромов. Громили евреев, потом дворян, потом Церковь. А цель была одна — грабёж.

Большевики, с самого начала их правления, напоминали беспризорников, забравшихся на чужую дачу.

"Культ"... Словечко это, введённое в оборот Хрущёвым, пришлось по душе всем. Неблагозвучное, вызывающее ассоциацию с культёй — то есть остатком руки или ноги инвалида, оно позволяло не употреблять всуе такие слова, как социализм, коммунизм, революция, большевизм, оставив на них ореол казённой святости, — и вместе с тем критиковать, в качестве "извращений", то, что составляло суть строя, самое главное в нем — массовую резню.

Они разрушали цивилизацию, которую не создавали.

Как ни странно, маленькая Кампучия дала наглядный урок гигантской России, пытавшейся, закрыв глаза, бежать от кровавого прошлого, как по льду, — бежать на месте, а если и скользить, то к полынье, увлекая за собой весь мир.

Мир, что-то поняв, отшатнулся — кроме тех, в кого большевики вцепились мёртвой хваткой, в тоске по своим — заложникам и рабам, — обрекая на страшный

И, понимая всю временность своего царствования, они закатывали пиры, перед которыми меркла даже тренированная фантазия Пикуля.

...Представьте себе, что вам говорят: "Сейчас вам преподнесут роскошный обед: икра, коньяк, жареные цыплята, фрукты. Но прежде, чем все это вкушать, вы должны съесть чайную ложечку дерьма". И это повторяется каждый день. Одни съедают, другие нет. Примерно так определяется партийность. Примерно таковы антикупюры в прозе певца "сердитых молодых людей" — кучи вместо дыр. Наговорит, закавычит, припишет врагу — и вещь становится "проходной".

— Если тебе комсомолец имя, — изрёк, вернувшись в аппаратную, Сергей Сергеевич, — то у тебя должно быть молоко и вымя.

Я не ответил, приникнув к микшерскому пульту, чтоб не засвистели микрофоны в синеющем тьмой океанских глубин притихшем зале.