Антон Соловьев - Lubvi.NET

— Вы говорите так, будто вы круче самого Джакопо Казановы, — решил пошутить я.

— А я и есть Джакопо Казанова, — совершенно серьезно сказал Марио.

— А я Наполеон! — рассмеялся я.

— Зря смеетесь, — обиженно проворчал Марио. — Я же говорю, все зависит от восприятия. Джакопо Казанова — это всего лишь псевдоним. Или, если хотите, ритуальный титул.

— И кто же его носил? Великий любовник? Тогда кто и как определяет, насколько велик человек в делах любви?

— Это все очень субъективно. И опять же: вы вязнете в стереотипах. Казанова был известен как великий любовник, но кто знает, почему ему так легко удавалось находить общий язык с женщинами.

— Возможно, он был хорошим психологом, у него был богатый жизненный опыт и еще что-нибудь.

— Вот это «что-нибудь» и имело решающее значение. Каждая женщина уникальна. К ней очень не просто найти подход. А Джакопо за считанные мгновения мог овладеть разумом любой женщины.

— Мне кажется — вы преувеличиваете.

— Ничуть.

— Но а если опять вернуться к вашей же теории о стереотипах и в ее ключе переосмыслить фигуру Казановы? Мы получим миф, классический миф. Все мужчины когда-нибудь мечтали стать великими любовниками, вот и родилась легенда о таком человеке.

— Но легенды, как правило, появляются на основе реальных событий.

— Может, и так. Но все равно я не верю, что Казанова был великим любовником, который мог покорить сердце любой женщины.

— Да, человеку это не под силу. Но под силу Слову.

— Какому слову? Вы говорите загадками, и у меня складывается впечатление, что вы либо пытаетесь меня разыграть, либо знаете гораздо больше, чем говорите.

— Хотите историю?

— Что за история?

— О Джакопо Казанове.

— С удовольствием! — сказал я, и Марио начал рассказ.

Темнота. Темнота и сырость. Больше я ничего не ощущал. Ни времени, ни пространства. Мне казалось, что я подвешен где-то в безвременье и вишу там уже долгие века. Безвременье прерывалось лишь одним повторяющимся моментом — кормежкой. Но понять: день это или ночь, — было все равно невозможно. Но больше всего меня угнетало одиночество. Чем я провинился? Я же не государственный преступник и не еретик. Я всего лишь будучи во хмелю пырнул кинжалом сынка сеньора Алонсо. Во-первых, он первый ко мне полез, а во-вторых… Что во-вторых? Во-вторых, я не хотел его убивать. А теперь лучшие годы моей жизни мне предстоит провести в тюрьме дожа. На кой черт я в этот день пошел к Пьетро пропустить стаканчик? Нет, это, видно, судьба — помереть от скуки в этом узилище.

Лязгнула дверь, послышался звон ключей, переругивание стражи. Шаги стали приближаться. Здесь, в кромешной темноте, у меня обострился слух. Отодвигают засов моей камеры. Странно. Еду всегда подают через окошко. Может, все-таки надумали повесить? Ну что ж, это по крайней мере лучше, чем заживо сгнить в этой сырости.

— Проходи, — раздался грубый окрик стражника.

В тусклом свете, проникающем из коридора, вырисовалась фигура. Человек сделал несколько нерешительных шагов и замер. Послышался грохот закрывающейся двери.

— Ну, хоть кого-то Господь послал.

— Не Господь, — усмехнулся незнакомец. — Просто у меня много покровителей, и я удостоен чести не сидеть в одиночке.

— Если уж у тебя, как ты говоришь, есть покровители, — усмехнулся я в ответ, — то что ты вообще здесь делаешь?

— У каждого человека есть порог, который ему не стоит преступать. Я преступил этот порог. И вот я здесь.

— Слушай, мне кажется, я уже слышал этот голос. Как твое имя?

— Джакопо.

— Ну да. Как я сразу не догадался. Каким же нужно быть злодеем, чтобы не предать тебя смерти, а посадить в тюрьму! Конечно, у тебя много завистников. Ведь никто не сравнится с тобой в искусстве обольщения женщин, — я попытался хоть как-то посочувствовать новому соседу.

Втайне я был рад. Такому соседу можно было только позавидовать. Этому человеку есть что рассказать. И пусть его рассказы будут будоражить фантазию и возвращать меня в прошлое — я был только рад.

Не то, чтобы я хорошо знал Джакопо. Но мы много раз виделись, и у нас было полно общих знакомых. Так что мы быстро нашли общий язык. Тем более, мы оба понимали, что ссориться нам не резон.

Джакопо оказался на редкость интересным собеседником. И даже разница в возрасте не была столь ощутимой преградой к общению. Хотя, честно сказать, я и не знал, сколько на самом деле ему лет. Выглядел он лет на тридцать пять. Но вот говорил… Иногда мне казалось, что я говорю с мальчишкой, иногда — что со стариком.