Боб Белланка - Однажды, может быть…

Два года любви и радости без единого облачка, даже без намека на облачко. Мы были друг для друга всем сразу — лучшими друзьями, любовниками, профессиональными, консультантами, психоаналитиками. Мы делились всем и ничего друг от друга не скрывали. Софи знала все о моей жизни, и, хотя я больше склонен изливать душу, сама она тоже нередко пускалась в откровения: рассказывала мне о своем провинциальном отрочестве в Лионе (правда, без особых подробностей), о первых любовных переживаниях, о переезде в Париж, о неладах с матерью — между этими двумя женщинами происходило нечто необъяснимое, словно их разделял труп… Единственные вопросы, на которые я так никогда и не получил ответов, — о ее отце. Но что же могло случиться, чтобы вынудить ее отмалчиваться, чтобы превратить обычные отношения отца и дочери в тайну, чтобы вычеркнуть из своей жизни человека, которому обязана жизнью? Я пытался разузнать побольше, расспрашивал мать Пьера, надеясь хоть что-нибудь у нее выпытать, но и тут ничего не добился. Честно скажу, меня нервировало, что в жизни той, с кем я себя связал навсегда, оставалась темная лакуна. Как можно размышлять о нашем будущем, если я не знал всего о ее прошлом? Правда, нашего счастья это не омрачало, и друзья нам завидовали.

Софи самым естественным образом вошла в мой мир, а значит — и в мир моих друзей. Если раньше у кого и были какие-то предубеждения, теперь они исчезли, и мою подругу все искренне полюбили. Пьер, чей так много обещавший роман закончился на второй день, тоже нам завидовал, и как его было не понять — нелегко ведь встретить свою половинку! Моя половинка оставалась со мной, она была со мной, а я не верил своему счастью, постоянно твердил себе: «Это сон, любой сон когда-нибудь заканчивается, придет время — и ты проснешься».

Но пока мы с Софи жили как в сказке, пускай и путешествовала она не меньше прежнего — за любовь приходилось расплачиваться частыми разлуками. Ничего не поделаешь, плати, Жюльен, зато ведь когда она вернется, все будет снова как в первый день. С того самого свидания в саду Тюильри наши отношения напоминали сообщничество. Мы друг друга не судили, а если кто-то из нас с другим в чем-то не соглашался, мы умели остановиться на краю ссоры. Нам чудилось, что мы вместе уже лет двадцать.

Она уехала из Лондона, перевелась в Париж и поселилась в моей квартире. Мы дышали в унисон и были полны планов. Мы даже подумывали купить дом в Перше, и это дарило нам возможность совершать туда сколь романтические, столь же бесполезные вылазки. Всякий раз мы начинали поиски с выбора уютной гостиницы — и из-за этого нередко пропускали встречи с агентами по недвижимости.

Дни с Софи пролетали незаметно, и ни один не походил на другой. Может быть, благодаря ее частым отлучкам, а может быть, благодаря моей профессии, из-за которой меня нередко терзали сомнения. Как бы там ни было, умница Софи всегда знала, как себя вести, и даже если мне случалось провалить роль, она умела поднять мне настроение. Для нее я был величайшим актером в мире. И пусть ее комплименты неизменно вызывали у меня припадок нервного смеха, вполне возможно, она была права, а с другой стороны, и у меня не было выбора: либо я должен был и себя убедить в своей гениальности, либо поменять профессию.

Особенно приятной делали нашу жизнь заграничные поездки, главным образом — когда хотелось погреться под солнышком райских островов. Софи могла покупать авиабилеты за сущие гроши, мало того, ей обычно удавалось устроить нас классом выше, чем мы могли себе позволить, и, конечно, глупо было бы упускать случай попользоваться такими волшебными возможностями. Оглядываясь назад, я и сейчас могу сказать совершенно искренне, что до того сентябрьского утра 1992 года наша жизнь была прекрасна.

В то утро Софи проснулась какая-то не такая, а дальше — хуже: она металась по квартире, полностью преобразившейся после ее переезда, и не находила себе места. Вообще-то я уже несколько дней назад заметил странную ее озабоченность, но списывал это на счет своего скорого отъезда в Италию, где мне предстояло сниматься в телефильме, — случалось, наши расписания не совпадали настолько, что мы не виделись по несколько недель.

— Что случилось, Софи?

— Жюльен, нам надо поговорить.

— Послушай, дорогая, я знаю, что ты собираешься мне сказать. Мне и самому очень жаль, что сейчас мы так мало видимся, но с твоими полетами и моими контрактами по-другому не получается, и потом, поверь, я дергаюсь из-за этих съемок не меньше…