Том Вулф - Я – Шарлотта Симмонс

::::::: Сильная приливная волна, цунами, ураган Сомнений::::::: «Но ведь нельзя… не могу я»:::::::

…И снова, снова молния в мозгу: «Может быть, он действительно меня любит! Может быть, после этого мы будем вместе… вы еще посмотрите, Мими и Беттина… и Беверли… я еще услышу, как они будут зубами скрипеть от зависти… и еще: я теперь тоже буду знать, как это бывает… больше не придется прятать глаза и стыдливо замолкать, когда люди заводят разговор об этом…»

::::::: стараться не смотреть на него::::::: презерватив, огромный молоток::::::: снова прилив, цунами, ураган::::::: Сомнения::::::: потянуть время::::::: нужно что-то решить::::::: да что тут решишь!::::::: «Послушай, Хойт::::::: подожди, подожди минутку, хорошо?»:::::::

Она не успела сказать ни «Послушай», ни «Хорошо», ни «Подожди», вообще ничего, а он уже попытался вонзить в нее свой молоток – неудачно. Еще одна попытка: Хойт даже зарычал.

Не получилось. А в Шарлотте уже поднялась волна боли. Еще одна попытка. Не получилось. Больно. Он не останавливается ни на мгновение. Его член работает настойчиво и ритмично, как таран, пробивающий крепостную стену. Еще один толчок, еще один удар, и он – там. Шарлотта вскрикнула от боли, а еще больше, чем от боли, – от удивления, а главное – от обиды. Как же так – эта здоровенная штука пролезла туда, внутрь нее… в глубину ее тела! – обида, обида! – и не только осталась там, а еще и двигается – взад-вперед, взад-вперед…

– О-о! – Обида, обида!

Хойт и его штука на миг остановились:

– Ты как – в порядке?

– М-м-м-м… – пробормотала Шарлотта.

На глазах у нее выступили слезы, и ей хотелось сказать: «НЕТ, НЕ В ПОРЯДКЕ! МНЕ БОЛЬНО, БОЛЬНО, БОЛЬНО, БОЛЬНО»… Но он все продолжал двигаться, взад-вперед, туда-обратно. БОЛЬНО БОЛЬНО. Звериный рык, рык и хрипы. Она попыталась заглянуть Хойту в лицо и сквозь пелену слез увидела, что его глаза закрыты. Он потел, рычал, закусывал нижнюю губу. Сейчас Шарлотта уже не могла остановить его, не могла даже попросить его двигаться помедленней, хотя бы потому… потому что она сама хотела увидеть на его лице это удовольствие пополам с болью, она хотела этого с самого начала, и сейчас она ни за что не позволила бы себе испортить парню эти мгновения. Она была уверена, что в этот миг обладания она была для него всем миром, а Хойт становился… он принадлежал ей, Шарлотте Симмонс, весь до последней частицы тела, до последней молекулы.

Движения Хойта становились все быстрее и быстрее. Раз-раз-раз-раз – ее тело вздрагивает вздрагивает вздрагивает вздрагивает вздрагивает и дергается дергается дергается дергается дергается от его толчков толчков толчков толчков толчков его веки сжимаются его лицо краснеет зубы скрипят скрипят скрипят скрипят скрипят челюсти сжимаются сжимаются сжимаются сжимаются сжимаются из глубины его горла вырывается какое-то хриплое хрюканье хрюканье хрюканье хрюканье хрюканье он наконец он издает громкий, долгий, не то блаженный, не то рожденный болью стон – и наконец его мышцы начинают расслабляться, и он лежит наполовину на боку, наполовину еще на ней.

– А-х-х-х-х-х-х, – наконец произносит Хойт тоном блаженной усталости и переворачивается на спину. Потом, не поднимая головы, спрашивает: – Ты как?

Он не смотрит на нее. Его глаза закрыты, а если он их и откроет, то взгляд упрется в потолок, потому что его лицо обращено вверх. Его тело не касается ее, они лежат рядом – но отдельно друг от друга.

Шарлотта постепенно приходит в себя, и ей кажется, что ее кожа потеряла чувствительность. Ну не может же быть так, чтобы Хойт не касался ее хотя бы ладонью, хотя бы одним пальцем.

Его глаза по-прежнему обращены к потолку.

Нет-нет, нужно просто немножко подождать, вот сейчас он приподнимется, обнимет ее, повернет к себе и мягким, самым ласковым голосом поблагодарит ее, скажет, что все было хорошо, что она сделала его счастливым, что близость с нею стала для него открытием и откровением… что его жизнь наполнилась новым смыслом, что он узнал наконец, как сбываются даже самые дерзкие мечты…

Вместо этого Хойт встает с кровати, направляется в ванную, и оттуда доносится его голос:

– Тебе полотенце дать?

– Нет, спасибо, – говорит Шарлотта дрожащим голосом.

Она вся дрожит – изнутри. Она больше не чувствует боли, но что случилось внутри нее? С ней явно происходит что-то неладное. Ей нужно, чтобы Хойт был с ней. Вот сейчас он вернется к ней и скажет ей что-то чудесное, то, что они оба никогда не забудут, а главное – от чего у нее станет светлее на душе, а боль, которую пришлось перетерпеть, покажется сущим пустяком. Может быть, Хойт скажет ей, лукаво улыбнувшись, что сюда, в эту комнату, она вошла прекрасной девушкой, а теперь стала прекрасной женщиной.