Том Вулф - Я – Шарлотта Симмонс

Даже не глядя в его сторону, Кёртис Джонс объявил всей компании:

– Эй, слышали, этот чувак хочет получить чаевые?

Интонация утомленного очередной победой над заведомо более слабым соперником чемпиона удалась Кёртису отлично. Через секунду в комнате послышалось хихиканье, смешки, а затем и чье-то громогласное утробное ржание: «Гы-гы-гы-ы-ы!»

– Никто не хочет порадовать мальчика чаевыми – он ведь все-таки работал?

На этот раз «гы-гы-гы-ы-ы» прозвучало еще более напряженно, если не сказать – искусственно. Однако никто не сказал ни слова и не потянулся к карману. Эдам стоял на пороге в окружении целой вереницы черных лиц, уставившихся на него.

Впрочем, было среди них и одно белое лицо: Джоджо. Эдам с мольбой в глазах посмотрел на своего подшефного. Джоджо! Ты же знаешь этих парней – одно твое слово, и они перестанут надо мной издеваться!

Джоджо стоял неподвижно, как дом. Наконец он снизошел до того, чтобы едва заметно скривить губы, пожать плечами и качнуть головой в сторону Кёртиса Джонса, словно говоря: «Такое уж дело, это его вечеринка, он нас всех сюда пригласил».

Остальным к тому времени зрелище хнычущего мальчика-разносчика уже наскучило. Возобновившийся разговор сравнился по громкости с вырывающимся из динамиков «Эллиптическим ездоком». Джоджо снова повернулся к Чарльзу Бускету, давая понять, что Эдам для него больше не существует. В глубине комнаты, на фоне огромного мерцающего экрана, словно в театре теней, один из черных парней ткнул локтем в бок Трейшоуна Диггса. Эдаму не были ясно видны их лица, но он готов был поклясться, что оба от души прикалываются над ним: маленький белый парнишка, чье лицо искажено умоляющей гримасой, а колени дрожат от страха, так что это видно даже со стороны, стоит перед целой толпой черных мужиков и просит дать ему хоть какую-то мелочь на чай…

Задыхаясь от пережитого унижения, Эдам выскользнул за дверь. Хлопнуть посильнее? А что толку? Это лишь довершит картину его позора, если, конечно, допустить, что ей еще не хватает каких-либо заключительных штрихов. Все они, включая Джоджо, обошлись с Эдамом даже не как с прислугой, а как с самым бесправным рабом, и не как с существом мужского пола, а как с сучонкой, которая в ответ на унижения может лишь умильно вилять хвостом в надежде на жалкую подачку.

Опустив голову и почти уткнувшись подбородком в ключицу, Эдам побрел по покрытому унылым серым ковролином холлу в сторону лифта. Мысленно он пытался хоть как-то оправдать и утешить себя. Ну, в конце концов, что он мог сделать в этой ситуации? Он оказался на чужой территории, почти что на чужой планете, один против целой оравы молодых здоровых парней другой расы, причем каждый второй из них – накачанный спортсмен чуть ли не вдвое выше него ростом. Должен ли он теперь презирать себя за то, что не принял вызов, брошенный ему Кёртисом Джонсом, этим доминирующим самцом? Разве драка была единственным выходом из сложившейся ситуации? Вовсе нет. Эдам запросто мог бы заговорить Кёртиса, разбить его наголову в словесном поединке. И не только его, а их всех вместе взятых. Он мог бы просветить компанию насчет того, какие они вульгарные, необразованные, инфантильные и самодовольные черные расисты. Все – за исключением, конечно, Джоджо. «А ты, дубина стоеросовая, еще хуже, потому что ты при этом белый! Ты просто жалкий трус, ты боишься проявить слабость и показаться недостаточно крутым перед остальными игроками, боишься даже малейшего проявления вежливости к человеку, который только что вытащил тебя из дерьма – тебя, полного дебила, двоечника с нулевым коэффициентом интеллекта, кретина, чьи мозги способны освоить разве что игровую приставку! Твоя трусость и твой извращенный снобизм не позволили тебе хотя бы признаться, что ты знаком со мной!»

Впрочем, ничего из этого Эдам не произнес вслух – даже самому себе. Какой смысл, если проигравшей стороной во всех отношениях был он, только он и никто другой. Это ведь он только что стоял там и выпрашивал чаевые, это он не рискнул пойти дальше и не попытался доказать этим верзилам, какие они ничтожества и кретины – все вместе взятые и каждый по отдельности. Теперь рассуждать можно как угодно и о чем угодно. Можно по-разному трактовать случившееся, но сути дела это уже не изменит. Эдам был вынужден признаться себе, что при первой же угрозе, при первом же намеке на вызов, брошенный ему другим парнем, он просто спрятался в свою раковину.

Эдам уже почти дошел до лифта, и тут в спину ему ударила взрывная волна хохота. На этот раз компания, собравшаяся за дверью квартиры Джонса, 3А, решила посмеяться от души. Эти ублюдки дали ему несколько секунд намека на снисхождение, а теперь добивали поверженного противника, который уж решил было, что все самое страшное позади. «Гы-гы-гы-ы-ы! Гы-гы-гы-ы-ы! Гы-гы-гы-гы-ы-ы-ы-ы!..» Ритуал прилюдного «опускания» можно было считать исполненным.