Майя Кучерская - Тётя Мотя

— На французском, конечно же, на французском. Как удивительно вы слушаете, да что там, я давно это понял, вы и читаете так же.

— Как?

— Не знаю, не могу сказать, получится… мимо, вы меня уже предупредили, я лучше смолчу.

— Нет, скажите.

— Лицом, — произнес он и чуть заметно покраснел. Она кивнула. — Всем лицом, — осмелел Михаил Львович. — Бровями, веками, ресницами, подбородком, ямкой на правой щеке.

Она все молчала. И он продолжил: руками, ваши пальцы чуть заметно движутся, вы впитываете, пьете, и это, это так хорошо, но слишком опасно для говорящего.

— Нет, это же невозможно, — вдруг перебила она его, — что они добавляют в капучино, слишком странный, непонятный вкус.

— Марина, сейчас, сейчас я позову официанта.

— Ни в коем случае, нет, вкус странный, но он, он… волшебный.

— Может быть, лучше не пить? Давайте попросим другой.

Она заметила: отчего-то он нервничает, невозможно, чтобы это было от кофе, какого-то капучино, тоже мне зелье, любовный напиток, тоже мне Тристан из Южного Уэльса, — подумала она неожиданно и сама себя испугалась, внезапно догадавшись, что изображают эти стены, этот потолок и непонятные веревки на стене — они отчего-то изображают корабль — и перебила, заторопилась.

— Что-то же я хотела спросить, да. Почему опасно для говорящего?

— Он может возгордиться. Но если хотя бы раз в жизни кто-то не слушал и не читал тебя так… Послушайте, вы не корректор. Я же вижу. Вы… Кто вы?

Он совсем разволновался, начал ломать хлебные палочки, стоявшие на столе.

— Что вы заканчивали?

— Университет.

— Университет? Филологический, разумеется. Так я и знал! И на какой кафедре защищались?

— Не угадали. Кандидатский минимум и ни шагу дальше. Так и не…

Тетя смутилась, Тетя покраснела, ей совсем не хотелось ничего рассказывать о себе.

— Довольно. Больше не спрошу вас ни о чем. Да здравствует дауншифтинг.

Дауншифтинг? Она улыбнулась. Так вот как это называется. Наверное, модное слово?

— Надеюсь, я вас не обидел.

— Нет.

— Да и как я могу вас обидеть, сам такой же, если считать, конечно, движением вниз (from the English word «down») — болтал и болтал Михаил Львович, — движение от искренней любви к поэзии, от сочинения даже стихов в ранней юности, от постижения истины, какую всегда взыскует наука, к злобе дня, политике, но потом даже и от спокойного анализа ее — к шутовству, карнавалу. В этой стране, как часто пишут коллеги… остается одно — клоунада.

— Клоунада?

— О, да! Сейчас я развлекаю публику. Клоун.

Она свела брови, хотела спорить, он остановил ее, мягко покачал головой.

— Не надо, не возражайте, прошу, не нужно сейчас об этом, я же до сих пор не дорассказал вам про площадь, самую удивительную в мире, как я пошел вперед, оставив торговцев будущим за спиной, и… наткнулся на новую спину. Я увидел женщин с лицом на спине и снова бежал, бежал прочь, потому что ненавижу уродства, боль, терпеть не могу смотреть на аварии. Гармония…

— Я тоже.

— Но я сбиваюсь.

— Вы поэтому выбрали Китай, китайскую поэзию? Поэтому? Из-за красоты. Из-за гармонии.

— Да, угадали, я полюбил ее еще ребенком, счастливая случайность, мальчик из семьи советского инженера и учительницы музыки. Но стоило мне сбежать от лица на спине, я превратился в Гулливера среди лилипутов, оказался выше всех.

— Они связали вас?

— Да, это было скопище карликов, розовые младенческие ладони, на которых лежали глаза. И снова я отвернулся, но увидел — глаза, синие, черные, блестящие, перламутровые или просто стеклянные смотрят на меня отовсюду — их продают в коробочках от шафрана.

— Шафрана? Я стала забывать слова. Шафран — разве это не такая приправа, песочного цвета?

— Шафран — цветок. Господи, куда же я вас привел, в следующий раз мы пойдем есть уху по-марсельски, вот куда добавляют шафран, и вкус получается необычайный, супом с шафраном обедают французские боги.

— Да, но я не люблю есть. Только мороженое. Это мой наркотик.

— Мороженое? Наркотик? Марина. С каких это пор вы не любите есть.

— С тех пор, как начала готовить, но не обращайте внимания, я пошутила.

И он мчался дальше, обжора, обольститель, обманщик в камышовой шляпе — вас просто никто не кормил, Марина, не вы, а вас, вы просто еще не имели случая…

Да, он был еще и знатоком разных кухонь и не просто разбирался в сплетении всех кулинарных традиций, он помнил названия всех блюд, таджин, имжадра, хо-реш-фе-сен-джан, трижды она просила его произнести это название, повторяла за ним по слогам и все-таки не могла запомнить. Это было немыслимо, да ведь и не нужно в эпоху Интернета держать в памяти, и пусть бы только это, но, рассказывая, он зачем-то все время повторял: Марина, Марина, Марина.