Виктор Мануйлов - Распятие

С трудом отрываю голову от холодного чугуна. Шея болит от неловкого положения, рука затекла. Господи! Это уже не сон. И лежу я не на рельсах, а на заднем сидении машины, скрючившись невероятным образом.

Мы почему-то стоим, мотор выключен, Дятлова нет за баранкой, слышится захлебывающийся детский крик:

— Дяденька! Это тут близко! Пойдемте скорее, дяденька!

Я открываю дверь и выбираюсь из машины.

Дятлов оборачивается ко мне, показывает на мальчишку лет двенадцати в пиджаке со взрослого плеча, подпоясанном веревочкой. Лицо мальчишки грязно, по щекам к подбородку дорожки от слез. Черные волосы на голове давно не мыты и не стрижены.

— Вот, — говорит Дятлов, — не могу добиться толку, что у них там стряслось.

Мальчишка кидается ко мне и, захлебываясь, начинает говорить, как они пасли коров, как спустились в лог…

— Они что, перепились, что-ли? — прерывает Дятлов мальчишку.

— Да нет, дяденька! Мы коров повели поить, а они вдруг начали падать. А дяденька Анисим тоже как сядет и руками вот так, и руками… Я к нему, а он машет, чтобы не шел, а сам рот открывает, как рыба… И коровы мычат… Дяденьки, пойдемте! — и мальчишка в отчаянии потянул Дятлова за рукав.

Страшная догадка вспыхнула у меня в мозгу электрическим разрядом.

— Газоперерабатывающий комплекс далеко отсюда? — спросил я у Дятлова.

— Да не так чтобы очень…

— Вот что, командир. Давай в машину и жми за людьми! Что тут поблизости? Деревня? Поселок? Хутор? В общем, давай! А я тут пока сам. Только быстрее! Да пошевеливайся! — скомандовал я, видя, что Дятлов все еще мнется, не зная, на что решиться.

Чуть ли ни силой затолкав его в машину, я потрусил вместе с мальчишкой к логу.

Собственно говоря, это был не лог, а довольно широкая лощина, начинающаяся от подножия увала, постепенно расширяющаяся к западу и теряющая свои границы среди холмов и оврагов. Ее дно было сырым и по цвету резко отличалось от окружающего пейзажа наличием какой-то живительной силы: трава густо зеленела, словно на дворе стоял не иссушающий июль, а всего лишь май; по краям лощины росли невысокие деревья, островками теснился густой кустарник. Здесь было, пожалуй, самое низкое место во всей округе, здесь была вода. Казалось, что где-то рядом должно быть и человеческое жилье, но сколько я ни всматривался, жилья нигде не обнаружил.

— Скорее, дяденька, скорее, — торопит меня мальчишка. Он бежит впереди, то и дело оборачивается и, поджидая меня, нетерпеливо топчется на месте. Я бы мог бежать и быстрее, но я берегу силы, потому что не знаю, как далеко еще бежать и что мне предстоит делать.

Мы бежим по тропинке, которую вытоптали коровы, идя друг за другом след в след, так что тропинка представляет собой что-то вроде стиральной доски. Мальчишка прыгает по острым буграм, мелькая грязными пятками, и не испытывает никаких неудобств. Мне же даже в обуви бежать по этой тропе трудно, я все время сбиваюсь с темпа и никак не могу приноровиться. Бежать же по целине оказалось еще труднее: ноги путались в густой траве, проваливались в какие-то ямы, спотыкались о сурчиные норы.

«Как это он не боится босиком? — думаю я, хватая открытым ртом горячий воздух. — Ведь тут и змей полно, и тарантулов».

Правда, тарантулы сидят в норах, и я, бывало, извлекал их на свет божий с помощью шарика смолы или воска. Еще будучи мальчишкой — в сальских степях, и от нечего делать во время дежурств по эскадрильи — в этих, Оренбургских. И ни змей не боялся, ни тарантулов, а в детстве не обращал внимания на колючки так же, как и этот босоногий мальчишка.

А теперь вот и боюсь, и обращаю.

Тропинка резко пошла вниз, и мы некоторое время следуем по ней, пока разум не подсказывает мне, что спускаться в лощину нельзя, что лучше двигаться по ее краю.

— Не ходи туда! — кричу я мальчишке, и он послушно дожидается меня и дальше уже трусит за мной, не пытаясь перегнать.

— Счас… туточки… за поворотом… — он тоже дышит тяжело, тоже хватает воздух открытым ртом.

Резкий, почти под прямым углом поворот, и я остановился, пораженный открывшейся мне картиной: метрах в сорока от нас на дне лощины лежало на боку с десяток коров. Они тяжело поводили боками, с трудом поднимали головы и глухо, утробно мычали. А чуть в стороне от них лежал серый человек, лежал на боку, поджав под себя ноги.

— Стой здесь! — велел я мальчишке и, вынимая на ходу платок, затрусил к человеку. Но побежал я к нему не прямо, а все так же верхом, и только когда поравнялся с ним, остановился, сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, набрал побольше воздуха в легкие и кинулся вниз.