Виктор Мануйлов - Распятие

Иванников знает, что с самолетом и людьми, которые находятся в нем, ничего случиться не может: это он заговорил их от снарядов и пуль, от осколков и взрывной волны. И с ним, Иванниковым, тоже ничего не случиться.

Ничего!

Зато этим гадам…

Он слышит нарастающий визг бомб, видит летящие прямо на него горящие зловещим светом две стальные чушки…

А в следующее мгновение его поднимает на горячих крыльях яркое пламя…

Баранов еще только подводил самолет к той точке, от которой, собственно, и начинается атака на выбранную цель, он еще не отжимал от себя штурвал, посылая машину в пике, как внизу началось такое, чего он никак не ожидал: всегда безмолвная станция вдруг ожила, кинув в небо с полдюжины прожекторов. Его ослепило, и он потерял на какое-то время крохотную пульсирующую точку. И если бы не штурман… Только бросив машину в пике, среди каких-то строений, которые стремительно наплывали на него, он снова увидел — разглядел — слабый в море света огонек.

Баранов еще успел в короткие мгновения атаки заметить сторожевые вышки, штабеля, грузовые машины, фигурки людей, разбегающиеся в разные стороны.

И того человека с фонариком, размахивающего обеими руками.

Где-то в подсознании он успел отметить, что цель стоящая, что, знай командование об этой цели, сюда послали бы не один самолет, а эскадрилью, полк бы послали и с потерями не считались бы.

Баранов целил прямо в фонарик и знал, что никакое чудо не может спасти этого человека. Да он о нем и не думал. Ему некогда было думать об этом человеке. Бесполезно, бессмысленно думать об этом человеке. Война есть война, и на войне у каждого свои задачи.

Баранову уже дважды доводилось бомбить «по наводке». Ему так и ставили задачу: «Пойдешь и сыпанешь на сигнал». И все. А безопасность сигнальщика — дело самого сигнальщика. Тут не до сантиментов и не до выяснения деталей. Правда, думать, что имеешь дело со смертниками наподобие японских «камикадзе», было неприятно. Все-таки свой, советский. И хотелось верить, что сигнальщик остался жить, что он как-то там извернулся.

После первой бомбежки «по наводке» Баранов несколько дней ходил сам не свой, по-всякому представляя себе сигнальщика, почему-то уверенный, что это непременно была девушка. Но если бы его, заметив это состояние, отстранили от полетов вообще, он бы не выдержал: девушка, которую разрывают на части его бомбы, стояла перед ним, как живая, и требовалось такое же сильное потрясение, чтобы избавиться от этого наваждения.

И действительно, следующий же бой с «мессерами», когда он едва дотянул свою израненную «пешку» до аэродрома, вернул ему утраченное было равновесие.

Вторую бомбежку «по наводке» пережил легче: человек привыкает ко всему.

А эта его атака на фонарик не походила на другие. И дело даже не в случайности, не в стечении обстоятельств, а в чем-то другом. Однако сомнений Баранов не испытывал. Для него все было ясно. Он лишь фиксировал в своем сознании: прожектора, зенитки, строения, сторожевые вышки, машины, штабеля с ящиками, люди, человек с фонариком… Фиксировал — и все. Как фиксирует пленка в фотоаппарате. Сознание же его, его воля были сосредоточены на том, чтобы положить бомбы точно в цель, а уж потом, если удастся — вырваться из цепких лап прожекторов, если удастся — спасти машину и экипаж…

Но сперва нужно точно положить бомбы в цель. И не самое этот трудное дело — положить бомбы в цель. Не будь зенитного огня — плевое это дело для такого опытного летчика, как старший лейтенант Баранов. Нужно дойти до цели, прорваться к ней…

Баранов целил прямо в фонарик. Это был его ориентир. Хотя он мог бы сместить прицеливание левее или правее, ближе или дальше от фонарика. Теперь он все хорошо видел, и сигнал уже не имел значения. Он мог бы взять в перекрестие прицела хотя бы вон то длинное строение, возле которого стоят несколько грузовых машин. Однако он вел самолет прямо на фонарик. Наверное, тот человек знал, где расположиться; наверное, он считал, что это место самое уязвимое у немцев, что здесь атакующий самолет меньше всего подвергается опасности быть сбитым раньше, чем он выполнит свою миссию.

Наверное, этот человек все рассчитал заранее. Иначе не могло и быть. Поэтому-то Баранов с такой уверенностью вел самолет прямо на него. Даже не думая об этом.

Впрочем, какая-то мысль была. Она вспыхнула и погасла. До времени. Если оно будет. А может, это была и не мысль вовсе, а что-то только похожее на нее — зародыш мысли.