Сергей Довлатов - Филиал

— Да, и аквариум тоже…

— Что тебе привезти? — спрашиваю.

Хриплый голос отчеканил:

— Кетчуп! Кетчуп! Кетчуп!..

Я говорю:

— Ну, ладно, позови маму.

К телефону подошла моя жена, и я услышал:

— Не забудь про минеральную воду.

— Тебя не интересует, когда я вернусь?

— Интересует.

— Сегодня ночью.

— Очень хорошо, — сказала моя жена.

Хотел ей сообщить про щенка, но раздумал.

Зачем предвосхищать события?

Тася появилась неожиданно, как всегда. Высыпала на диван пакеты.

— Это тебе, — говорит.

Затем вытаскивает из целлофанового чехла нелепый галстук с каким-то фаллическим орнаментом…

— А это твоей жене.

Выкладывает на стол коробку — духи или мыло.

— Это детям.

В физиономию мне летят разноцветные тряпки.

— Это маме.

Тася разворачивает китайский веер.

Затем она долго рыдает у меня на плече. Вероятно, от собственной щедрости.

Тут я в который раз задумался — что происходит?! Двадцать восемь лет назад меня познакомили с этой ужасной женщиной. Я полюбил ее. Я был ей абсолютно предан. Она же пренебрегла моими чувствами. По-видимому, изменяла мне. Чуть не вынудила меня к самоубийству.

Я был наивен, чист и полон всяческого идеализма. Она — жестока, эгоцентрична и невнимательна.

Университет я бросил из-за нее. В армии оказался из-за нее…

Все так. Откуда же у меня тогда это чувство вины перед ней? Что плохого я сделал этой женщине — лживой, безжалостной и неверной?

Вот сейчас Таська попросит: «Не уходи», и я останусь. Я чувствую — останусь. И даже не чувствую, а знаю.

Сколько же это может продолжаться?! Сколько может продолжаться это безобразие?!

И тут я с ужасом подумал, что это навсегда. Раз уж это случилось, то все. Конца не будет. До самой, что называется, могилы. Или, как бы это поизящнее выразиться, — до роковой черты.

— Ну, ладно, — говорю, — прощай.

— Прощай… Когда же мы теперь увидимся?

— Не знаю, — говорю, — а что? Когда-нибудь… Звони.

— И ты звони.

— Куда?

— Не знаю.

— Тася!

— Что? Ну что?

— Ты можешь, — говорю, — сосредоточиться?

— Допустим.

— Слушай. Я тебя люблю.

— Я знаю.

— По-твоему, это нормально?

— Более или менее… Ну все. Иди. А то как бы мне не расплакаться.

Как будто не она уже рыдала только что минут пятнадцать.

Я направился к двери. Взялся за литую бронзовую ручку. Вдруг слышу:

— Погоди!

Я медленно повернулся. Как будто, скрипя, затормозили мои жизненные дроги, полные обид, разочарований и надежд.

Повернулся и говорю:

— Ну что?

— Послушай.

— Ну?

Я опустил на ковер брезентовую сумку. Почти уронил тяжелый коричневый чемодан с допотопными металлическими набойками.

И тут она задает вопрос, не слишком оригинальный для меня:

— У тебя есть деньги?

Пауза. Мой нервный смех…

Затем я без чрезмерного энтузиазма спрашиваю:

— Сколько?

— Ну, в общем… Как тебе сказать?.. Что, если мне понадобятся наличные?

Я протянул ей какие-то деньги.

Тася говорит:

— Огромное спасибо…

И затем:

— Хоть это и меньше, чем я ожидала…

Еще через секунду:

— И уж конечно, вдвое меньше, чем требуется.

Я спустился в холл. Сел в глубокое кресло напротив двери. Подумал — не заказать ли джина с тоником? Повсюду мелькали знакомые лица. Прошел Беляков, сопровождаемый Дарьей. Рувим Ковригин о чем-то дружески беседовал с Гурфинкелем. Леон Матейка прощался с высокой красивой дамой. Гуляев толкал перед собой чемодан на колесиках. Юзовский в тренировочном костюме дожидался лифта.

Мимо шел Панаев с архитектором Юдовичем. Заметил меня и говорит с хитроватой улыбкой:

— Самое время опохмелиться!

Тут я неожиданно все понял.

— Так это вы, — говорю, — для меня коньяк заказывали? И бренди?

В ответ старик приподнимает шляпу.

— Значит, не существует, — кричу, — добрых волшебников?

Панаев еще раз улыбнулся, как будто хотел спросить:

— А я?..

Вдруг я увидел Тасю. Ее вел под руку довольно мрачный турок. Голова его была накрыта абажуром, который при детальном рассмотрении оказался феской. Тася прошла мимо, не оглядываясь. Закурив, я вышел из гостиницы под дождь.