Юрий Трещев - Город грехов

— Здравствуйте… — сказала она голосом сирены и протянула руку артисту.

Совсем смешавшись, артист позволил себе слегка сжать тонкие, ангельские пальчики девочки.

— И где мне его найти?.. — спросил артист писателя, все еще в замешательстве.

— Я думаю, что твой отец и сейчас с тобой… оглянись, и ты его увидишь, он за твоей спиной, как ангел-хранитель, только без крыльев…

Артист оглянулся, но никого не увидел.

— Не верьте ему, он шутит… — девочка переступила с ноги на ногу.

— Вовсе нет… я не шучу… иди прямо вон по той дороге, которая, говорят, течет прямо из рая, и никуда не сворачивай… дорога приведет тебя в дому на сваях… поторопись… ветер переменился, скоро нагонит туч…

Дорога привела артиста к обрыву. Внизу извивалась река, поблескивала зыбью, как змея чешуей.

— Просто идиллический уголок… Пан уже есть, не хватает только фавнов… — пробормотал артист и сел в траву, потом лег.

Какое-то время он лежал и прислушивался к хору цикад.

Цикады неожиданно умолкли. Послышалось шуршание. Ящерица скользнула в траве. Потом донесся какой-то тонко очерченный звук. Бабочка потерлась о траву бархатистыми крыльями, отлетела.

Артист чиркнул спичкой о камень. С шипом из камня выскользнул огонь, озарил его лицо, отсветы заиграли в глазах. — Мне кажется, что я уже был здесь однажды… — артист закурил. Легкие струйки дыма свились в неясные, шаткие силуэты фигур.

Он задул спичку.

Темнота сомкнулась вокруг него…

Светало.

Писатель сидел и правил рукопись. Иногда он отвлекался, созерцал пейзаж.

Пейзаж напоминал картину, которая разворачивалась в весьма обширную композицию, внутрь которой неожиданно попала вдова. Она выступила из мглы фона. И уже она единовластно правила в пейзаже, утверждая свою реальность, устанавливая перспективу, освещение, передний и задний планы. Возникал совершенно иной мир форм, и в этом странном мире писателю не было места. Он был лишен облика, но пытался привлечь внимание женщины.

— Да вот же я!.. — восклицал он, помогая словам мимикой и весьма выразительными жестами, но, увы.

Картина что-то подразумевала, какой-то смысл, который так и остался невыясненным.

Бог показал картину и стер ее, умолчав о мотивах и целях…

Писатель невольно вздохнул, глянул на свое пестрое стадо и склонился над рукописью.

Послышали шаги.

Писатель оглянулся и увидел артиста.

— Рад снова тебя видеть… похоже, что отца ты так и не нашел?..

— Не нашел… заблудился…

— Может быть, он прячется в ските?..

— Где это?..

— Да, тут, рядом… тут все рядом… — Писатель прилег в траву.

Переливчатым хором пели птицы, журчал ручей, навевая дрему.

— Кар-кар… — донеслось из зарослей мирта.

Писатель приоткрыл веки, будто свинцовые. Все еще длился сон, в котором он был и шуршащей осокой, и журчащей водой, и птицей, перелетающей с ветки на ветку…

— Кар-кар… — хрипло прокричала ворона из зарослей мирта и рассмеялась.

Писатель привстал. Он не поверил своим ушам.

— Боже мой, это же Сарра… Сарра вернулась… — пробормотал писатель и устремился в заросли…

Проводив писателя изумленным взглядом, артист сел на камень и тут же привстал, увидев прохожего. В руках у него был небольшой чемодан с ржавыми углами, с каким обычно выходят на свободу арестанты.

Вскользь глянув на артиста, незнакомец прошел мимо и исчез в зарослях мирта.

Артист последовал за незнакомцем.

Незнакомец был копией его отца.

Перепрыгнув ручей с ржавой водой, артист вышел на песчаную пустошь с редкими соснами и уходящей вдаль узкоколейкой. Его поразила звенящая тишина. Оглядываясь по сторонам, он побрел вдоль железной дороги, все ускоряя шаг. Дорога неожиданно оборвалась, утонула в Иудином болоте…

Кто-то вздохнул за спиной.

Мелькнула тень.

«Показалось…» — подумал артист, прислушиваясь к птичьему посвисту ветра.

И снова он услышал едва уловимый вздох и шепот…

— Кар-кар… — хрипло прокричала ворона и рассмеялась. Эхо повторило ее жуткий смех.

Услышав лай собак, артист сорвался с места, побежал, нелепо выбрасывая ноги, не обращая внимания на хлещущие лицо ветки, и с разбегу угодил в топь, забарахтался в камышах и рыжей тине, окончательно запуганный, загнанный.

С трудом он выбрался на сухое место. Он лежал, как какой-нибудь камень, потом встал, вышел на дорогу и пошел.

Он шел и оглядывался.

Из-за поворота дороги показалось стадо коз, окутанное облаком пыли. За стадом, прихрамывая, шел пастух, казалось, он приплясывал в такт звяканью ботала, висевшего на шее Федры.