Алессандро Пиперно - Ошибка Лео Понтекорво

Именно более страшного испытания. Самого сложного и напряженного экзамена. В этом не было никаких сомнений. Нельзя было сказать, чтобы Лео с легкостью сдавал экзамены. С определенного момента чтобы добиться чего-либо в своей жизни, он должен был прикладывать немалые усилия. Он должен был сдерживать свою невероятную эмоциональность и бороться с присущей ему апатией. Он должен был уравновешивать склонность к созерцанию и яростный дух антагонизма. И кстати, о духе соревновательности, семья, из которой он был родом, в том, что касается школьных успехов, не терпела никакой неопределенности от единственного отпрыска.

Конечно, некоторые предметы шли у него легко. Греческие стихи, например. С ними он справлялся без труда. Когда Лео учился в лицее, ему достаточно было увидеть древнегреческий текст, чтобы найти верные слова, которые всплывали из глубин подсознания с необычайной спонтанностью. Все остальное было просто. Достаточно было — выудить эти слова, согласовать их на странице, наполнить смыслом и ждать восхищения учителя. У Лео был настоящий талант к греческому языку. Фантастические способности. Зачем было нужно умение переводить написанные на давно умершем языке тексты, которые прославляли давно сгнивших героев? Незачем.

Математика. Да, это была полезная штука. Или, по крайней мере, так думали все: жаль, что у Лео к ней не было никакого призвания. Страшный призрак, который преследовал его в течение всего длительного, в целом приличного, хотя не образцового, периода обучения.

Когда он оказывался перед всеми этими цифрами и значками, его охватывала почти неодолимая сонливость. А за ней следовало беспокойство. Какой смысл был погружаться в столь нечеловеческие абстракции? — постоянно спрашивал себя Лео. Впервые он получил ответ на этот риторический вопрос в пятом классе гимназии от учительницы математики, которая отправила его на сентябрь. Так этому пятнадцатилетнему бездельнику предоставили исключительную возможность помедитировать все лето над этим снотворным предметом. А если подумать, как же унизительно было для одного из Понтекорво оказаться в числе отправленных на осень. Три летних месяца, пока не смоется пятно позора, он должен был забыть об отдыхе на море и разбирать многочлены. Три утомительных и унизительных месяца. Три месяца тетрадок в клетку. Лео не мог погулять с друзьями, сходить на пляж, ему была заказана даже обыкновенная вечерняя прогулка до кафе-мороженого, потому что нужно было до конца выполнить свой долг перед обществом. Но прежде всего Лео понял, что его родители, уступчивые в остальном, в этой области не сделали бы ни одного неверного шага. Со школой никогда. Здесь они были настроены серьезно. Не понимаешь математику? Значит, ты не приложил достаточно сил, чтобы ее понять. Тебя отправили на осень? Значит, ты не пожертвовал собой достаточно. Не выложился по полной на экзамене. Слишком рано сдался.

Это был самый важный урок, усвоенный Лео за лето. А уравнения почти мгновенно улетучились из его памяти. Как и многие другие предметы, которые он выучил или знал (а знал он немало). И этот принцип искупления лежал в основе того образования, которое ему навязывали. В основе буржуазного образования. Старого образца. Более сурового, чем библейские заветы. Единственный завет этого образования торжественно гласил: «Ты должен быть лучше своего отца и должен произвести на свет потомство, которое будет лучше тебя».

Лео был породистой лошадкой и должен был вести себя соответственно. Урок, о котором он вспомнил на первом курсе университета, когда столкнулся с еще одним непреодолимым препятствием. Экзаменом по химии. Снова эта сонливость. Снова это ощущение пустоты. Снова формулы, которые смешивались в его голове и совершенно не запоминались. Какая мука! Но на этот раз Лео был уже достаточно натаскан. На этот раз Лео знал, как справиться. И он приложил все усилия, чтобы сдать самый сложный экзамен у самого жесткого препода на первом же курсе медицинского факультета. Старый черт требовал, чтобы студенты знали учебник наизусть. Он делал все, чтобы выбить тебя из колеи. К тому же он был старым другом отца Лео. Но все та же буржуазная мораль, которая вынуждала такого привилегированного студента, как Лео, отплачивать родителям успехами в университете, и препятствовала отцу замолвить словечко за своего сына перед старым другом.

Лео прекрасно помнил день, в который он сдавал экзамен. Безжалостный июльский зной. Черт знает почему, он не потел. Он помнил, как тот тип спросил его с неожиданной мягкостью, не является ли Лео сыном его дорогого друга Джанни Понтекорво. Лео, следуя указаниям отца, ответил, что нет, он сын не того Понтекорво. Он сын другого Понтекорво. Сын кого угодно, чтобы сдать этот сложный экзамен, должен быть в тех же условиях, что и все остальные. Боже, он почти не соображал, пока лгал о себе тому придурку. В голове было пусто. Или лучше сказать, его голова была забита бесполезными формулами и дурными предчувствиями. Лео явился на экзамен после четырех месяцев, потраченных на учебу. Его подташнивало. Он провел последние две ночи без сна, глотая горстями таблетки, чтобы продержаться. Он чуть не падал в обморок. Лучше бы ему дали перевести текст Фукидида. Или разобрать фрагмент из Сапфо. Тогда Лео заставил бы себя ценить, он бы показал, из какого теста он слеплен. Лео принадлежал к тому типу спортсменов, которые выкладываются по полной, когда играют на своем поле, и теряются, когда оказываются на чужой территории. И ничто так не походило на чужое поле, как та душная аудитория в форме амфитеатра, в которой один ублюдок со своими помощниками, такими же ублюдками, валили студентов с систематичным безразличием пыточной машины.