Жаклин Арпман - Полная безнаказанность

— Две недели спустя Альбертина сдала первую работу и получила первый гонорар. В погребе оставалось несколько бутылок очень старого вина: мы решили отпраздновать победу и открыли одну из них — вино превратилось в уксус! — Мадлен рассмеялась и продолжила: — И тогда мы продали остальные по цене, которую диктовали их пафосные этикетки. Увы тем, кто попробовал их выпить!

Худшее миновало: теперь были деньги на жизнь, еду и не очень дорогую одежду, но не на дом. Если разбивалось стекло, они шли к старьевщикам, покупали, что придется, обрезали, как умели, вставляли и замазывали.

— Некоторые все еще держатся.

Я это заметил.

— По вечерам Альбертина читала девочкам книжки. Когда очередь дошла до «Робинзона Крузо», малышки смеялись: «А знаешь, мамочка, в нашем доме мы живем как Робинзоны!» И своим дочерям они прочли эту книгу одной из первых.

Не успела Мадлен закончить фразу, как в кухню вошла Сара, с растрепанными волосами и пятнами крови на блузке.

— Девочка моя! Что с тобой?

— Устала и зла как черт. У тебя есть что-нибудь чистое? А ведь я предупреждала этого осла Ларсенуа, что придется делать кесарево! Куда там, он все знает лучше меня: Бланшетта всегда телилась без проблем, чего тут выдумывать!

Я скромно отступил в сторону и отвернулся к окну, пока Сара, прекрасно меня разглядевшая, снимала блузку и мыла голову под краном, не прерывая свой рассказ.

— Я ждала неприятностей и приготовила инструменты. Мне пришлось хорошенько надавить на него, чтобы успеть, пока корова не начала телиться, как хотел этот болван!

— И тогда мать погибла бы, — вполне профессионально прокомментировала Мадлен.

— Бланшетта слишком стара, ее нельзя больше осеменять, но Ларсенуа тот еще старый скупердяй. Ладно! В конце концов я всех спасла.

Покончив с мытьем, Сара соорудила на голове тюрбан из махрового полотенца, переоделась и повернулась ко мне.

— Ну вот вы и познакомились с подноготной жизни деревенского ветеринара.

«А также с изумительной формой груди этого ветеринара», — подумал я, но благоразумно промолчал.

— Я умираю от голода, Мадлен. Он хотел, чтобы я осталась на обед, но я отказалась. Скряга мог вычесть стоимость еды из моего гонорара!

— Надеюсь, ты содрала с него достаточно денег.

— Можешь не сомневаться. Он наверняка поинтересуется у Лербье, не слишком ли я задрала цену.

— Собираешься его предупредить?

— Нет. Не хочу, чтобы он подумал, будто бы я ему не доверяю.

Она присела перед большой миской салата-латука с эстрагоном. Пока длился ее рассказ, я накрывал на стол, следуя указаниям Мадлен, после чего сходил за солонкой и наполнил графин водой. Сара с явным одобрением следила за моими действиями.

— Вы, похоже, прекрасно освоились с нашими порядками, — сказала она.

— Я живу один и вполне способен накрыть на стол.

— Вы сами готовите? — спросила Мадлен.

— Конечно. Не блестяще, но вполне терпимо.

Сара быстро покончила с едой. По двору к консультации направлялись две дамы с корзинками.

Это сестры Летелье. Они позвонили сегодня утром: у их кошек расстройство желудка.

— А ведь я предупреждала, чтобы не поили животных цельным молоком! Что же, тем лучше: два расстройства и одно кесарево — день удался.

Я с радостью остался бы с Мадлен, чтобы послушать продолжение ее повествования, но не хотел раздражить ее чрезмерным любопытством. Мы вымыли посуду, и я удалился.

У себя в комнате я продолжил свои записи. Тогда я еще не понимал, почему меня так завораживает история этих женщин. В конце концов, речь шла всего лишь о медленном упадке семьи, дважды за столетие пережившей финансовый крах, и о молодых особах, изо всех сил старавшихся заработать на кусок хлеба. Я удивился, когда Сара попросила сто евро за комнату своей матери, но куда сильнее меня поразил тот факт, что они не постеснялись обсуждать с Альбертиной претендентов на ее руку при совершенно незнакомом человеке. Я вспомнил двусмысленную шутку времен моего детства:

«Она дергала дьявола за хвост. И однажды спросила себя: а почему только дьявола?»

Я спрашивал у матери, в чем соль анекдота. Она отвечала: узнаешь, когда вырастешь. Я смеялся и обещал себе, что при следующей встрече обязательно скажу ей, что уже понял смысл шутки.

Дело не в семье, дело в доме. Дом совершенно потрясающий. Завтра, если позволит освещение, я его пофотографирую.

Я почувствовал усталость. Мадемуазель Ламбер рекомендовала мне хорошо отдохнуть — последуем ее мудрому совету. Я открыл балконную дверь, надеясь, что коты удостоят меня визитом, лег и мгновенно заснул.