Владимир Файнберг - Итальянская записная книжка

Я торчал на этих мостиках, смотрел вниз на проплывающие гондолы, на всю эту извечную классику, думал о том, что Маше тоже хотелось бы так прокатиться вместе со мной… Но ничего этого ни в её, ни в моей жизни не будет, не должно быть.

Она заходила то в один магазин, то в другой. Купила сувениры для своих друзей из общины — крохотные крестики венецианского стекла. Увидела телефонную будку. Вдруг загорелась желанием позвонить матери в Киев.

Стоял рядом, поневоле слышал, как Маша расспрашивает мать о здоровье, описывает где сейчас находится. Хотя Маша ушла из родного дома, она любит мать, навещает её, привозит часть своей жалкой зарплаты, которую та не тратит, откладывает «на чёрный день».

И все‑таки счастлив тот, у кого ещё есть мама…

Вот Маша спит сейчас против меня — совсем девочка в свои тридцать три, и только складка у губ выдаёт горечь того, что ей пришлось пережить ночью в отеле «Данубио». Унизил её своей жестокой праведностью, будь я неладен!

И потом, когда набродившись до рези в глазах среди блеска каналов и магазинов, оказались в прохладе беломраморного собора Святой Лючии, и Маша принялась рассказывать историю этой особо почитаемой здесь первохристианской святой, которая во имя Христа отказала любящему её юноше–язычнику, по легенде, вырвала свои красивые глаза, отослала ему их на блюде, чтобы они не соблазняли его, я, будто дьявол за язык дёрнул, сказал, что это отвратительные безвкусные бредни, придуманные мошенниками от религии.

Маша осеклась, замкнулась.

Когда вышли из собора, вдруг погладила меня по голове. Прощающим жестом. Как маленького.

Молча взял её об руку, и мы повернули обратно. Хотелось ещё раз напоследок полюбоваться собором Сан Марко. Шли другими улицами, мимо других магазинов и киосков. Вот тут‑то я и углядел дивную полумаску. Упросил Машу примерить её, отчего она сразу стала загадочной, недоступной.

Купил.

Когда подходили к площади, издали послышались звуки музыки. Оказывается, на эстраде против Дворца Дожей играл оркестр. Множество белых столиков со стульями стояло на площади против эстрады.

Уговорил Машу сесть. Заказал тут же подбежавшему элегантному официанту два «капуччино», себе — джин с тоником, Маше — мороженное.

Наверное, нигде так счастливо не слушается музыка — Вивальди, Моцарт… Как по заказу, моё самое любимое.

Я совсем забылся. Хотелось пребывать так вечно среди голубей, солнца, каких‑то разноцветных флагов.

Немолодой человек в накинутом на плечи свитере кайфовал невдалеке от нас со своей красоткой, непринуждённо положив ноги на пустой стул. Он то читал газету, то говорил по радиотелефону, то целовал скучающую подругу.

Между тем оркестр стал исполнять музыку из кинофильмов Чаплина, Феллини, Лелюша. Вдруг поймал себя на тщеславной мысли: наслаждаюсь жизнью с молодой женщиной у Дворца Дожей, могу позволить себе сорить деньгами, как Хемингуэй…

Мы с Машей давно покончили со всем, что нам было принесено, а мне не хотелось уходить. Тем более, никто не гнал.

Правда, Маша всё время порывалась идти.

До сих пор я был заранее настроен против Венеции, её прославленных, сотни раз описанных красот. Но город оказался сильнее моего скепсиса.

Когда настало время ехать на вокзал, последний раз глянул на собор Святого Марка с его крылатыми конями, и снова поплыли по Гранд Каналу под мостами мимо разноцветных мраморных дворцов с окнами, закрытыми синими шторами.

В 17.15 сели с Машей в этот вагон второго класса, едем во Флоренцию.

Рука устала писать. Поглядываю на Машу. Она все спит.

Утром бравый старик Гвидо рассказывал, что юношей учился здесь, в Венеции, в какой‑то бесплатной школе, опекаемой венецианским патриархом. Патриарх почему‑то выделил его из остальных учеников. Узнав, что юноша любит ходить купаться на взморье и уже заглядывается там на девушек, сказал — «Не смотри на девушек, смотри на природу.» На что Гвидо, по–моему вполне резонно, возразил — «Девушки — тоже природа.»

Прошло восемь дней, длинных и страшных.

Артур Крамер стоял в пустынном подземном переходе под железнодорожными путями станции Пескара. Поезд, на который он собирался пересесть, чтобы вернуться в Барлетгу, должен был проследовать через три минуты.

Справа и слева взбегали на платформы ряды одинаковых крутых лестниц. Он отстал, не успел заметить, куда поспешила подняться с сумками Маша. Не различал написанного на стрелках–указателях.