Хуан Гойтисоло - Перед занавесом

И всё растворялось в ночной тьме, очертания расплывались, а уставшие огни городского освещения заменял свет медленно загоравшихся созвездий. Спектакль закончился, публика покидала партер и ложи. Но тот, кто зорко наблюдает за всем, был там, на неведомой территории Юга, и продолжал мечтать, притаившись на подмостках, словно подстерегал, пока он сдастся, сдастся окончательно и безоговорочно.

***

На небосводе вспыхивали крошечные, с булавочную головку, детские лица - бескрайним ковром усеяли они всё пространство. За миллионы лет на свет появилось бесчисленное множество младенцев - наверное, больше, чем астероидов, планет и звёзд на небе. Это были дети всех земных рас и плоды их смешения; они принадлежали к виду, к которому принадлежал он сам и который вернее всего назвать бесчеловечным. Великий Злодей коснулся их смоляным факелом, и они искрились, не сгорая до конца, как перегревшиеся, раскалённые добела дальние галактики. Ад, порождённый болезненным воображением, не имел границ: за любым, самым пустячным грехом следовало неотвратимое наказание. Те, чьи тела уже разложились на земле и включились в постоянный круговорот природы, продолжали страдать и мучаться в вечности. В чьём воспалённом, необузданном воображении родилось понятие вечности? Когда возникла эта дикая, чреватая бесчисленными бедами идея? Первыми проявлениями ужаса и отчаяния перед конечностью человеческого существования стали мифы, молитвы и жертвы, приносимые великому демиургу, единому в двух лицах: добрый - он всё разрешал, не ведая, что творится, и злой, который всё прекрасно знал. Его самого воспитывали, чтобы трудиться во имя этой зловещей цели. Земная власть не могла существовать без костров, эшафотов, расстрелов и гильотин, но те, кто направлял страх людей, распространили свою власть и на потусторонний мир. Всё насилие и все войны, которые он видел собственными глазами, чудовищные общие могилы и лагеря смерти были лишь детскими забавами по сравнению с тем, что творил Бессердечный из своего далека. Счёт его жертвам, начиная с первого прямоходящего существа эпохи палеолита и кончая программистом из Силиконовой Долины, шёл на триллионы. Однако не существовало Трибунала, судившего за подобное уничтожение людей, как не судили нище за неоказание помощи бесчисленному множеству тех, кто оказался в опасности. И ни один тиран-кровопийца не годился Бессердечному даже в подмастерья. Дети горели, как сухая стружка; в чертах их, искажённых ужасом, не было ничего общего с ангелочками благочестивых картинок и скульптур. Бессердечный сначала обрызгивал их бензином, и дети горели, как свечи в церкви провинциального городка. Он вздрогнул: стало холодно, и он поплотнее закутался в плед, который она купила ему, перед тем как уйти навсегда.

Похоже, он задремал в сумерках? Чудовищные, раскалённые добела образы уже не мерещились ему вместо созвездий на потускневшем небе. И он совсем успокоился, когда услышал голоса детей, игравших на улице.

***

Он медленно шёл, держа в руках большое мачете - такие были у сидевших в зарослях тростника или высокой травы кубинских повстанцев, изображённых на старинных гравюрах. Непонятно, сам он или его двойник (или кто-то третий?), притаившись, вглядывается вдаль. Кругом валялись сухие ветки и палая листва, и он сразу вспомнил места, куда уводило его когда-то детское воображение под влиянием гравюр в семейной библиотеке. Чувствовалась зловещая близость трясины с её смертельными ловушками. Он пробирался по раскисшей тропе, всё время боясь поскользнуться я тяжело дыша, не от усталости - от тревоги: ему нужно было в школу. Едва заметно начала меняться растительность вокруг: появлялись заросли и скалы. Вместе с нею менялась и погода: резкие порывы ветра раскачивали ветви похожих на ели деревьев. А он, не выпуская из рук мачете, всё шёл, непонятно куда, по просёлочной дороге, ведущей вето в Шатой, не то в Ведено. Может быть, он находился на Кавказе, описанном Толстым, среди диких гор, где течёт полноводная и мутная река? То, что различал он вдали, подтверждало это предположение: ему попадались блокпосты, брошенные в беспорядке походные лагеря, кучки пьяных солдат, пулемётные гнёзда и дрожащие от холода новобранцы около них, местное население, греющееся у жалких костров. Человек с мачете — ему видно только само оружие, но не тот, кто его держит, - добрался до села. Там он - или кто-то другой? - только что отрубил своим одноклассникам руки и ноги, валяющиеся в грязной луже, как части манекенов; жертвы трагедии исчезли. Чёрная дамская шляпа, аккуратно уложенная вместе с нафталиновыми шариками в круглую картонную коробку, напоминает ему шляпу, хранившуюся когда-то в шкафу их дома, а потом исчезнувшую. Учительница (лицо её видно плохо) громко выговаривает ему: «Сколько раз тебе надо повторять, что конечности животных и людей не прорастают, как растения! Будешь пересдавать естественные науки! А сейчас отправляйся домой!». Он (теперь понятно, что это он) плачет навзрыд, когда рассказывает дома о своей беде. Отец кричит: «Учительница права! Сегодня останешься без ужина! Чтобы больше не делал глупостей!».