Ирина Дедюхова - Время гарпий

— Ты очень наивна, девочка, примирительно сказала ей Сфейно. — Ты сама поймешь, что отказаться уже не можешь. Ты знаешь, о чем идет речь? Скоро к тебе явится сирена, и только тогда ты поймешь, кого он имел в виду, она сейчас тоже в бренной оболочке. И только ты попытаешься ей отказать, как поймешь, какую кашу заварила. Это будет из истории про птичку, когда коготок увяз — всей птичке пропасть. Не стоило играть в игры на поле Каллиопы с Холодцом и его пернатыми подружками. Не ты первая, да и не последняя из тех, кто решил, будто ему удастся обмануть саму Ложь. То, чего не предусмотрит Холодец (а он — сама предусмотрительность!) — непременно предусмотрит его ледяная матушка. Так что тебе придется выполнять все его указания без пререканий. И в этом я тебе ничем помочь не могу.

— Но… какой теперь выход… у меня? — беспомощно прошептала Эрато.

— Давай подводить итоги, — деловито отозвалась Сфейно. — Ты знаешь кто такая Каллиопа. Часы показывают, что места всех муз возле нее заняты. И ты можешь знать кто несет в себе сущности младших сестер. Я думаю, что раз он явился к тебе напоминать о своих правах, он не хочет, чтобы ты сделала какую-то вещь, которая может тебя освободить. Какую вещь может сделать стареющая Эрато, прыгающая блохой то туда, то сюда? И при этом с ним сидел человек, который не смог уничтожить Каллиопу, как, впрочем, и ты. А сейчас ты будешь пиарить сирен, ненадолго оттягивая гибель своей души. И Холодец может получить не просто душу, а такую, которая во всех своих проявлениях несла отблеск солнечной Эрато. Мне кажется, что они будут добивать младших сестер, раз ты сама помогла им на какое-то время остановить старшую. И здесь для вас будет единственным спасением — привлечь внимание старших сестер. Только вместе вы непобедимы.

— Боже мой, — прошептала Эрато. — Ты же знаешь, как я не люблю кого-то… ппобеждать. К тому же… я даже не знаю наверняка, насколько все это… п-правда.

— Конечно, никто ничего не должен знать наверняка, ведь в этом главное условие свободы выбора, данной каждому свыше, — эхом откликнулась на ее сомнения Сфейно. — Ты заметила, что даже к факту появления в твоей машине Холодца — после горячего чая с липовым медом и малиной ты уже относишься, как к своему видению, ты уже начинаешь сомневаться, а было ли это на самом деле? Ты же ко мне прибежала, чтобы удостовериться в реальности происходящего. И с одной стороны тебе надо бы спасать душу, а с другой — ты не уверена точно, что она у тебя есть. Ты помнишь нашу первую встречу, хорошо знаешь, что произошло с тобой после нее, ты даже чувствовала, как тают твои золотые песчинки, но разве ты уверена, что коснулась настоящего, а не обычных сказочек на ночь? Все человеческое знание всегда заключает в себе и сомнение, иначе теряется интерес к жизни, останавливается ее развитие. Если ты все будешь знать точно, до тошнотворной рутинной реальности… это ведь будет не выбор, Эрато, это будет фатальной неизбежностью и обреченностью.

— «Нравственный выбор» да «нравственный выбор», — саркастически бросила ей Эрато. — Будто слышу Каллиопу! И знаешь, это я посоветовала мальчикам из аппарата сегодняшнего сказителя мифов взять всю эту риторику и превратить ее в речи. Ты сама слышала, как дико все это смотрится со стороны, если сопоставить с реальностью. Но ему именно это и надо: увести людей от реальности, затуманить сознание, создать иллюзию. А какой смысл в этих «этических поисках» для обычного человека, которому подобный пост не светит?

— Видишь все эти часы? Знаешь, это ведь тоже иллюзия, — устало ответила Сфейно, собирая чашки со стола. — Посмотри, здесь есть часы, состоящие исключительно из деревянных деталей, а есть вполне мифические часы, целиком из стекла. Это аллегория своего времени. Стоит щелкнуть пальцами — они исчезнут. И во что тебе тогда останется верить? Дорогая, надо верить в себя! Надо больше доверять своей душе, собственным чувствам. Ведь они даны вовсе не для того, чтобы ты чувствовала вкус пищи, зависть, половое влечение, холод и зной. Чувства даны тебе и для более тонких ощущений, без которых жизнь утрачивает смысл. Хотя… можно, конечно, вообразить, что субъект из телевизора способен все это ощущать один за миллионы своих соотечественников.

— Я в этих экстремистских разговорах участвовать не желаю, — опасливо заметила Эрато.