Аля Аль-Асуани - Чикаго

— Это образ мышления коррумпированного правящего режима, а не египетского народа.

— Египтяне в ответе за этот режим.

— Вы вините людей, которые сами стали его жертвами?

— Каждый народ имеет то правительство, которого заслуживает. Так сказал Уинстон Черчилль, и я с ним согласен. Если в характере египтян не было бы раболепия, они не жили бы столько веков в положении рабов!

— На свете нет народа, который бы не пережил ига в какой-то период своей истории.

— Но Египтом тираны управляли дольше, чем любой другой страной. И причина тому — египетский народ, готовый по природе своей повиноваться и пресмыкаться.

— Меня удивляет, что я слышу это от египтянина.

— То, что я египтянин, не мешает мне говорить о недостатках египетского народа. Вы же считаете, что повторять ложь — чуть ли не ваш гражданский долг!

Я предостерегающе возразил:

— Ни за кем я никакую ложь не повторяю. Думайте, прежде чем говорить.

Мы сидели в креслах друг напротив друга, Грэхем же растянулся на диване между нами. Вдруг он подался всем телом вперед и вытянул руки, как будто разнимая нас:

— Сегодня вечером мне меньше всего нужно, чтобы вы поссорились!

Карам напряженно смотрел в мою сторону. Казалось, он был готов идти до конца.

— А почему мы должны избегать правды?! — сказал он. — В Древнем Египте процветала великая цивилизация. Сегодня Египет мертв. Египетский народ сильно отстал по уровню образования и мышления. Почему вы считаете эту правду оскорблением?

— Если вам присущи недостатки египетского народа, то я обладаю его достоинствами.

— И каковы же эти достоинства? Назовите хоть одно, сделайте милость, — поддел меня Карам.

— По крайней мере, я люблю свою страну и не брошу ее!

— Что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, что вы сбежали из Египта и потеряли право о нем судить.

— Я был вынужден оставить Египет.

— Вы оставили вашу бедную несчастную страну ради своей благополучной жизни в Америке. Ведь вы не забыли, что учились бесплатно за счет тех, кого вы так ненавидите? Египет дал вам образование, чтобы вы когда-нибудь стали полезны людям. Но вы бросили египетских больных, которые так в вас нуждались. Оставили их там умирать и приехали сюда, чтобы служить американцам, которым вы не очень-то и нужны!

Карам вскочил:

— В жизни не слышал ничего более глупого!

— Вы хотите оскорбить меня, но факт остается фактом — те, кто подобно вам сбежал из страны, должны прекратить критиковать ее.

Карам выругался и попытался меня ударить. Я поднялся, чтобы защищаться. Но Грэхем, несмотря на свой тяжелый вес, с легкостью подпрыгнул и в нужный момент встал между нами.

— Полегче, полегче. Тихо. Вы оба выпили.

Я был сильно взволнован и тяжело дышал.

— Доктор Грэхем, — закричал я во весь голос, — я не допущу, чтобы оскорбляли мою страну! Я ухожу, потому что еще минута, и я его ударю!

Развернувшись, я поспешил к выходу. Когда я уже шел по коридору, услышал, как Карам закричал:

— Я поставлю тебя на место, сволочь, сукин сын!

Я был пьян до такой степени, что уже не помнил, как добрался до общежития. Наверное, бросил одежду в гостиной, потому что потом нашел ее там лежащей кучей у стола. В четыре часа дня я проснулся в ужасном состоянии, несколько раз меня рвало. Изжога и тошнота не проходили, голова болела так, будто по ней били, как по наковальне. Но что хуже всего — я чувствовал вину за испорченный вечер и за то, что создал доктору Грэхему проблемы. Однако ни о едином слове, сказанном Караму Досу, я не жалел. При воспоминании об этом заносчивом человеке и о том, как он оскорблял египтян, моя ненависть к нему вспыхнула с новой силой. Как он может так просто поносить свою Родину?! Я был неправ в одном: не смог совладать с собой. Мне не следовало ввязываться в ссору. При чем здесь Грэхем? Он хотел устроить мне прием, чтобы познакомиться ближе, а я затеял скандал. Он сказал мне, что личность врача для него важнее, чем статус в науке. Что же он теперь будет думать обо мне?

Я принял горячий душ, выпил большую чашку кофе и набрал номер Грэхема, чтобы извиниться, но услышал только гудки. Я вспомнил, что он занес мой номер в память телефона. Значит ли это, что со мной не хотят разговаривать? Я попробовал звонить еще несколько раз, но он не брал трубку. После второй чашки кофе я почувствовал себя несколько лучше и стал подводить итоги содеянного мной по прибытии в Чикаго.