Аля Аль-Асуани - Чикаго

— Ну и когда в Египте смогут такое делать? В каком веке?

И он начинал смеяться, а его собеседники испытывали неловкость. Когда на кафедре гистологии хвалили аспиранта из Египта, Раафат непременно должен был того уколоть. Он подходил к нему, пожимая руку со словами:

— Поздравляю! Ты добился успеха, несмотря на жалкое образование, полученное в Египте, и должен быть благодарен Америке за все, чего достиг.

После событий 11 сентября Раафат во всеуслышание высказывался против арабов и мусульман в целом. Своими словами он умудрялся поставить в тупик даже самых фанатичных американцев. Он говорил, например:

— Соединенные Штаты вправе запретить любому арабу въезд на территорию страны, пока не убедятся, что он цивилизованный человек, не считающий убийство долгом веры.

Поэтому зачисление Наги Абдаллы Самада было для доктора Раафата личным поражением. Но он быстро выбросил это из головы…

Раафат оторвал правую руку от руля, включил магнитолу с песнями Лайонела Ричи, которого обожал, подумал о спокойном вечере с женой Митчелл и дочерью Сарой, вспомнил о купленной на днях бутылке шикарного виски Royal Salut и решил открыть ее сегодня вечером, поскольку ему было необходимо как следует выпить.

Вскоре он подъехал к дому — аккуратному белому двухэтажному особнячку с задним двориком и прекрасным садом. Немецкая овчарка по кличке Мец встретила его громким продолжительным лаем. Как обычно, чтобы въехать в гараж, он обогнул дом, однако, к своему удивлению, увидел в столовой включенный свет. Значит, в доме были посторонние, хотя жена не предупреждала его, что ждет гостей к ужину. Нажав на брелок, Раафат автоматически закрыл машину, затем захлопнул дверь гаража и дернул ручку, чтобы удостовериться, что дверь надежно заперта. Пытаясь угадать, кто у них в гостях, он медленно направился в сторону дома, по дороге немного поиграл с собакой, отогнал ее, вошел в дом с бокового входа и осторожно пересек зал. Митчелл услышала звук шагов по паркету и поспешила навстречу. Поцеловав его в щеку, она радостно сообщила:

— Давай быстрее. У нас сюрприз.

Войдя в столовую, он увидел рядом со своей дочерью ее друга Джеффа — молодого человека лет двадцати пяти, худого, бледного, с красивыми голубыми глазами и тонкими поджатыми губами. Его мягкие каштановые волосы были заплетены в длинную косичку. Он был одет в белую фланелевую футболку, голубые джинсы, испачканные краской в нескольких местах, и старые сандалии, из которых выглядывали грязные пальцы. Джефф подошел пожать Раафату руку. Жена пояснила:

— Сегодня вечером Джефф закончил новую работу. Он решил, что мы будем первыми, кто ее увидит. Ну разве это не мило?

— Здорово! Добро пожаловать, Джефф!

Произнося это, Раафат боковым зрением заметил, что жена уложила волосы, накрасилась и надела новые вельветовые брюки.

Джефф пожал ему руку и сказал, смеясь:

— Позвольте быть с вами откровенным… Ваше мнение мне небезразлично. Когда я дописывал свою новую картину, то думал только об одном — что Сара будет первой, кто ее увидит.

— Спасибо, — прошептала Сара, сжимая его руку в своей и с восхищением заглядывая ему в лицо. Митчелл, не замедлила задать вопрос, будто брала интервью на телевидении:

— Скажите, Джефф, что чувствует художник, когда завершает картину?

Джефф откинул голову назад, уставился в потолок, зажмурился и задумался. Он вытянул руки перед собой, словно хотел объять весь мир, и мечтательно произнес:

— Не знаю, как это описать. Самый прекрасный момент в моей жизни — когда я кладу последний мазок на холст.

Эти слова так впечатлили женщин, что они как зачарованные уставились на него.

— А сейчас, — сказала Митчелл, — как думаешь, Раафат? Приступим к ужину или сначала посмотрим картину?

Раафат был голоден, но покорно ответил:

— Как скажешь.

Сара захлопала в ладоши и весело закричала:

— Не могу терпеть ни секунды. Хочу ее увидеть!

— И я не могу, — сказала Митчелл со смехом и потянула Раафата за руку в угол зала. Там на мольберте Джефф уже установил картину и накрыл ее белой блестящей тканью. Некоторое время все постояли перед мольбертом, затем Джефф вышел вперед и эффектным театральным движением дернул за край ткани. Полотно спало, Сара и Митчелл в один голос воскликнули:

— О! Это великолепно! Великолепно!

Сара закружилась, запрыгала на цыпочках и расцеловала Джеффа в обе щеки. В это время Раафат разглядывал картину, медленно качая головой, как будто пытаясь осмыслить ее. Все полотно было покрыто темно-голубой краской, по центру три крупных желтых пятна, а в верхнем левом углу красная линия, еле различимая на темном фоне. Сара и Митчелл наперебой хвалили Джеффа, в то время как Раафат продолжал хранить молчание. Митчелл спросила его мягко, но в голосе ее прозвучал упрек: