Денис Куклин - Могилы героев. Книга первая

Ольгины родители всю жизнь прожили в Ситове. С дедом она изредка виделась зимой, чаще весной и осенью, а летние каникулы проводила у него с середины июня до конца августа. Дед жил в селе Благовидное, которое сам господь бог вбил хозяйским ударом среди косогоров на берегу неширокой реки. И всякий народец издревле попадал в него, как попадает в бредешок рыбешка, да так и оставался в этих некогда диких азиатских краях.

Бабушка умерла, когда Ольге пошел третий год от роду, так что ее она не запомнила. Оля была поздним ребенком. Мать родила ее в тридцать пять, деду с бабушкой уже тогда шел седьмой десяток. После смерти супруги дед вел хозяйство в одиночку. Из скотины оставил только овец да птицу. Ближе к зиме Иван Севастьянович сходился с какой-нибудь старушкой, ленив он был себе похлебку варить. К лету же когда надвигалась огородная страда, и помощников на немереный огород съезжалось аж с трех семей, с очередной пассией дед галантно расставался, мотивируя некрасивый поступок несовместимостью характеров. Но на пятый сезон деревенские бабки уже не купились на щедрые Ивановы посулы, да еще и охаяли его последними словами.

Но это к слову. Село Благовидное всегда было большим и богатым. Его зажиточность не потрясли ни войны, ни революции, ни издевательское отношение властей к деревенскому люду, ни прочие напасти вплоть до демократических реформаций. Вглубь тайги за селом раскинулись кержацкие поселения со своим укладом и порядком жизни. Село же Благовидное по укоренившейся привычке в округе называли еще Царским селом. Краеведы толковали это название в отличной от простонародной версии. Де, вплоть до середины девятнадцатого века через Благовидное пролегал стремительный ямской тракт, и мчались по нему в Сибирь царские поезда и гонцы, и даже находились тому исторические подтверждения. Народная же легенда гласила о таинственной Царь-горе, на которой язычники-башкиры до прихода в эти места кержаков и уральских казаков камлали и приносили жертвы сумеречным богам и духам лесов и степей. Одаривали их яшмой и сердоликом, бараньей требухой и кусками молодой конины, шкурками пушного зверя и калеными стрелами. Врали, как водится, и те и другие, а по прошествии лет невозможно было объяснить название бывшей казачьей станицы, коих разбросано было по здешним местам в изрядном количестве.

Дома и надворные постройки на селе испокон века ставили обширными, закрывая хозяйство крестьянской кровлей. Это позже дома измельчали, и старинные срубы казались по сравнению с ними почерневшими от времени, вросшими в каменистую почву древними исполинами. Такой же дом был и у деда Ивана.

Его мастерская находилась в глубине двора, и путь до нее напоминал маленькой курчавой девочке сказочные дороги, о которых читал зимними вечерами отец. Мощные перекрытия ската напоминали сплетения ветвей старых деревьев. Вырубленные из цельных лиственниц квадратные опоры кровли казались каменными колоннами. От времени смолистое дерево на самом деле закаменело. А там где полуденные пыльные сумерки взрезал залетевший в окно мастерской солнечный луч, работал волшебник – сутулый добрый старик.

Дед мог смастерить все, начиная от детского стульчака с дыркой и миниатюрного табурета и заканчивая вычурной, резной русской "горкой" и классическим славянским шкафом. Рубил дома, перекрывал в свое время крыши.

Оля запомнила его в мастерской возле старого токарного станка. Запомнила, стоящим напротив распахнутого окна. Запомнила его с топориком на задах, рубившим соседям баньки и конюшни. И как всякий сосредоточенный в работе человек любил дед поговорить в минуту отдыха. Оле в то время шел седьмой год и смутные, и уже вполне осознанные воспоминания о том времени она сохранила в сердце.

Дед подхватывал ее на руки, выходил за ворота и устраивался на резной скамье. Он подсаживал внучку на одно колено и, шлепнув себя пару раз по лысине, словно убивал комаров, вынимал из мятой бумажной пачки папиросу.

На залитой солнечными лучами улице тени почти не было. Короткие угольно-черные пятачки, казалось, сами прячутся от жары. На другой стороне улицы в канаве лежала соседская кудлатая собака и флегматично наблюдала за рыжими курами, купавшимися в пыли. Еще ниже по улице с прудика доносились крики и гвалт, поднятые стаями уток. Они без устали шастали от родных подворий к водоему и устраивали шумные базары.

Дед с наслаждением закуривал.

- Только ты мамке не говори, что я курил,- наказывал внучке.- Шибко она вредная,- и выпускал в сторону клубы ядреного дыма.