Денис Куклин - Могилы героев. Книга вторая

Он будет стоять перед ними на коленях, обнаженный по пояс, мускулистый и сухой, похожий на фаворита с воскресных скачек. И мастер слежки Пулька впервые за свою не слишком длинную жизнь не выдержит и отвернется. В этот момент в нем что-то сломается. Как ему казалось в тот момент, он уже не сможет вернуться к своему ремеслу…

После того, как с Алексом было покончено, они проверили квартиру и забрали все, что могло выдать связь убитого и убийц. Тогда же Пулька нашел картонную папку, в которой хранилась стопка отпечатанных на пишущей машинке, засаленных, с пятнами от красного вина и сладкого чая листов с "Записками охотника".

Это была шизофреническая, выходящая за рамки человеческого сознания рукопись свихнувшегося киллера, который в своем страшном откровении давал понять: ничего в этом мире нет и не было и ничего уже не будет. Прочитав рукопись и осознав опыт человека, перешагнувшего грань понимания жизни и смерти, Пулька впервые ощутил безысходность человеческого существования. Но до этого момента должны еще пройти долгие годы. А в восемьдесят седьмом году он вполне понимал и себя и Алекса. И Алекс еще понимал себя и то, чем занимается.

- Нужно стать неприметным,- говорил он.- Мы проехали полстраны, прикрываясь ученическими билетами. Мы можем проехать полмира и найти кого угодно, если это потребуется. Дай только срок.

- С меня хватило половины Советского Союза.- К вечеру Пулька приносил полиэтиленовую канистру сухого яблочного вина, в которых русские мужики носят бочковое пиво, и неизменно приглашал к столу напарника.

- Нет,- также неизменно отказывался тот.- Голова должна быть ясной…"

Страница закончилась. Федор аккуратно сложил листы в стопку, но не удержался, выдернул последний лист, прочитал завершающий абзац и вслух произнес слово: "Конец".

Федор вслух сказал слово: "Конец!", и вдруг почувствовал такое облегчение, словно разрешился от бремени, которое не давало покоя ни душе его, ни воображению.

- Ну,- как бы оправдываясь, сказал он себе.- Может быть, ничего этого не было. Но очень похоже на правду. Очень похоже!

Он откинулся на жесткую спинку рабочего стула и, заломив руки за голову, посмотрел в потолок. Вытянул губы трубочкой, погримасничал и вновь заговорил вслух. Заговорил так, словно в кабинете был кто-то еще:

- Ты уж меня, Пулька, прости. Но я тебя умертвил. Можно было в живых оставить. Но ведь ты у нас всегда хотел быть героем! А герои погибают в страшных мучениях в отличие от нас простых смертных. Это закон человечьего бытия. Герои обязаны принимать танталовы муки, вдохновляя нас на повседневный, будничный подвиг жизни. Друг мой,- оставив пафос, задумчиво пробормотал он.- Вместо того чтобы вытравливать из себя героя и превращаться в полную задницу, ты обязан был принять мученический венец. Но человек слаб, человек слаб…

- С кем это ты?!

Он не заметил, как Лена появилась в кабинете.

- Иди сюда,- Федор притянул ее, посадил на колени и прошептал на ухо:- Закончил я свой рассказ. Все теперь в нем, кого знал и кого придумал. И ты, и я…

- Успокоился, наконец?- Улыбнулась она.

- Нет!- Федор рассмеялся.

Лена прижалась к нему, положила на плечо голову. В кабинете стало тихо. За окном белел ноябрьский вечер. Изредка пролетали в воздухе снежинки.

Так в тишине просидели они несколько минут. В голове у Федора колобродили невесомые мысли, громоздились одна на одну, складывались, как в детском калейдоскопе в сказочные картины. Если бы не Лена, навалившаяся на грудь ласковой тяжестью, он наверняка забылся бы в этой протяжной тишине.

- Нина звонила,- тихо сказала она.

- Да?- Федор посмотрел в окно.

- Ей очень плохо.

- Ей нужно быть сильной сейчас.

Лена уловила в его голосе равнодушие:

- Почему ты так говоришь о ней?!

- Как?- Не понял Федор.

- Словно тебе наплевать!

- Вовсе я так не говорил…- попытался оправдаться он, но Лена уже ничего не слушала.

- Она, между прочим, ждет ребенка и сейчас ей очень тяжело!

Лена решительно высвободилась из его объятия и вышла из кабинета. Федор проводил ее задумчивым взглядом.

Он тоже встал и прошелся, разминая затекшие ноги. Но вскоре вернулся за стол и принялся перебирать черновики.

Через час ударил долгожданный мороз. И дома, и деревья, и потемневшие от времени заборы, все стало седым от инея. Малоснежная, насморочная уральская осень подходила к концу.

Еще через час зашло солнце. На полнеба расплескался холодный, малиновый закат, и чисто выбеленные снегом и изморосью улицы окутались синеватыми сумерками.