Владимир Крупин - Время горящей спички (сборник)

О, это было не увлечение. Эти страшные утренние часы, когда он собирался уходить из дома. Как он намывался, набривался, наглаживался, начищался, как врал, для утешения, про какие-то комиссии в Академии художеств, про какие-то советы по работе с молодыми.

Конечно, такие нагрузки не могли пройти даром, и он, к огромной радости Ирины, заболел. Она делала все, чтобы его не увезли в больницу, ибо дома он принадлежал только ей. Она сутками не отходила от постели, прикрепляла к стене над ней плакатики, например: «Болезнь входит в человека пудами, выходит золотниками». Изводила деньги на гомеопатов и травников. Но он не только не исцелялся — становился все изможденнее, и не просто худел, а даже чернел. Лежал, ничего не говорил, и жена видела, что он думает об Ольге. Вскоре она и Ольгу увидела. У подъезда столкнулась с молодой женщиной, заплаканной и худой, отчаянно глядящей на окна их квартиры на втором этаже.

Между тем, жалея его, взрослые дети и внуки настояли, чтобы его забрали в больницу. На счастье Ирины, там был карантин, то есть никого из посетителей не пускали по случаю эпидемии внеочередного гриппа, а уж сама Ирина могла пройти через каменные стены. Она их прошла, надела белый халат и стала дежурить у больничной койки мужа. Он лежал, отвернувшись к стене. Только однажды произнес:

— Я думаю, я знаю, ты — умная женщина. И сделай так, чтобы я вспоминал тебя с благодарностью.

Она все прекрасно поняла. Она вышла во двор больницы, где на больничной скамье дежурила Ольга и молча подала ей пропуск и белый халат.

Он стал поправляться, лицо посветлело, даже появился румянец, немного неровный, но все-таки. Вернулся аппетит. Об этом Ирина узнавала от знакомых медсестер. Однажды они сказали, что карантин снят. Ирина примчалась в палату с огромными сумками и еще перед дверью услышала смех мужа. Она поставила сумки на пол, отбежала в угол и зарыдала. Потом приказала себе успокоиться, вошла в палату, поздоровалась и сказала приготовленную фразу:

— Ты всегда обещал мне попозировать. Сейчас ты хорошо выглядишь. Позволь, я утром захвачу бумаги. Ведь когда ты выйдешь отсюда, тебе опять будет не до меня.

Ирина увидела, что Ольга испуганно посмотрела на нее. Она ногой пододвинула к кровати сумки и добавила:

— После больницы тебе будет кому позировать.

И, не попрощавшись, вышла. Утром ей позвонили, что муж скончался. На удивление даже себе, она восприняла известие совершенно спокойно. Стала обзванивать родных и знакомых. Поручила детям заняться кладбищем, сама поехала договариваться об отпевании.

И вот, я был на этом отпевании. Само по себе оно было обычным, как и любое другое в православной церкви: служил батюшка, дьякон возглашал и подавал кадило, певчие согласно и умилительно пели, звучали слова Покаянного Канона, входящего в чин отпевания, необычным было только то, что усопшего рисовали. Две женщины-художницы: Ирина и Ольга. Причем рисовали так дружно, как будто взяли совместный подряд. Восходил к расписанному куполу кадильный дым, пришедшие держали зажженные свечи и крестились, а они рисовали. Креститься им было некогда. Ирина поглядывала на лицо покойного быстро и так же быстро наносила штрихи, а Ольга вглядывалась подолгу и рисовала медленно. Ирина переставила вдруг несколько свечей на подсвечнике у изголовья, присмотрелась и сказала:

— Перейди сюда, Оля, здесь лучше лежит свет. Не переусердствуй с бликами. Дай погляжу.

Ольга послушно показала свой рисунок, как показывают ученицы в художественной школе.

— Тут хорошо. И тут. Тут прочисти. Тут потом промоешь..

Они снова увлеклись. Хор пел, дьякон читал апостольские послания, батюшка — Евангелие, но они так усердно трудились, что вряд ли что и слышали. Торопились успеть до закрытия крышки.

Прозвучали главные слова Покаянного Канона: «Како не имам плакатися, егда помышляю смерть, видех бо во гробе лежаща брата моего безславна и безобразна? Что убо чаю и на что надеюся? Токмо даждь ми, Господи, прежде конца покаяние».

Батюшка решительно закрыл покойника белой тканью, посыпал на нее желтым песком, изобразив им крест, и показал рукой на выход. Гроб, еще не закрывая крышкой, понесли. Хор пел «Со святыми упокой».

Ирина и Ольга шли рядом и о чем-то говорили.

Водитель катафалка завел его и пятил к паперти. Гроб поставили на колесики и вкатили внутрь.

Сосед мой Сергей был мастер редчайший. Все мог: освоить любой станок, класть печи, плотничать, слесарить, сделать любой ремонт. Но вот у такого золотого мастера было серебряное горло. Понятно, что я говорю не о певце. Сделает что-нибудь — дай на пузырь. Выпив, он приходил за добавкой, но для начала хватало пузыря. Сергей всегда обещал расплатиться. У себя дома он не пил — боялся жены, пил или на улице, из горла, или у меня, из стакана. Рюмок не признавал. Жизнь его поносила по свету, ему было чего рассказать, он даже всегда пытался сделать это, но водка быстро оглушала его, и он начинал сочинять, нести нескладуху.