Женщина решительно потребовала от мужа, чтобы он пошел в церковь на исповедь. Она подробно проинструктировала его, в чем, по ее мнению, муж обязан был покаяться. Он безропотно пошел исполнять волю супруги.
Она дождалась его возвращения и стала допрашивать. Она понятия не имела, что существует тайна исповеди.
— Сказал, что меня обижаешь? — сурово спрашивала она.
— Сказал.
— Сказал, что маму мою обижаешь?
— Сказал.
— Сказал, что мало зарабатываешь?
— Сказал.
— А он что?
— Он ничего не сказал.
Женщина задала главный вопрос:
— А сказал, что не хочешь мне вторую шубу покупать?
— Нет, не сказал.
— Ну вот, — победоносно сказала женщина, — я знала, что тебя даже и церковь не перевоспитает.
В те времена, когда русских писателей приглашали выступать на телевидении, позвали и меня. Я приехал, записался в десятиминутной нравственной проповеди. Мне сказали, когда она пойдет в эфир.
В день передачи я был в деревне. Своего телевизора у меня не было, пошел смотреть к соседке, бабе Насте. Мы сели у экрана. Баба Настя совершенно не удивилась моему раздвоению, тому, что я сидел с нею за чаем, и тому, что вещал из застекленного ящика.
— Ну что, Анастасия Димитриевна, — спросил я после десяти минут, — все по делу говорил?
— По делу. Но вот главного не сказал.
— Чего именно?
— Продавцов наших не протянул. Сильно воруют. Блудно у них. Пошла взять пряников — нагребла мне не все целые и обвесила. Надо, надо их на место поставить.
Совершенно серьезно мне кажется, что баба Настя была права. Пока мы говорили о нравственности, ловкие люди воровали. Потом к нам прислушались и удивились: оказывается, кто-то там вякает, что воровать нехорошо. Ну-ка выкиньте их с экрана. И выкинули. И стали славить прохиндеев и мошенников, вроде Остапа Бендера.
Зашел недавно к бабе Насте, пряников принес. Сидит смотрит передачи о мордобое и разврате. Плюется, а смотрит. Другого же нет ничего. Новости смотреть тоже нервы нужны: специально показывают сплошные аварии, трупы, кровь, говорят только о деньгах. Или показывают давно сошедшую с ума Америку.
— Передавать тебя будут? — спросила баба Настя.
— Нет, уже не будут.
— Почему?
— А помните тогда, когда выступал, продавцов не протянул? За это и лишен права голоса. То есть право есть, а голоса нет. Перед тобой выступлю. Во время чаепития. Видишь, и пряники все целые.
— Обожди, телевизор из розетки выключу.
Как же хорошо, никуда не торопясь, пить чай в деревне. Тихо в доме. Только синички прыгают по подоконнику и дзинькают клювиками в окно. Надо им крошек вынести, и уже совсем будет хорошо.
Проснулся рано — петухи разбудили. Вторые или первые? Долго лежал без сна, пока не рассвело и пока не обозначилась на стене икона «Сошествие во ад». Воскресший Христос протягивает руку Адаму, выводя его из ада. А вот эти века, тысячелетия со времени первородного греха, знал ли Адам, что смерти не будет, что Иисус спасет его? Он ожидал Страшного суда? Знал о нем? И какое время в загробном мире было для него? Было это время забвением или переживанием? В слове «переживание» два смысла: раскаяние и жизнь, которая проживается, пере-живается в ожидании прощения.
Страшно подумать — пять с половиной миллионов наших земных лет ждал Адам Христа. Воды потопа заливали землю и высыхали, Чермное море расступалось перед Моисеем, Вавилон созидался и рушился, Содом и Гоморра горели и проваливались, Пальмира зеленела и цвела среди пустынь, Карфаген стоял, Македонский щурился от сухого пыльного ветра Малой Азии, пророки говорили и умолкли, а Адам все упокоен бысть, лишенный небес, в земле. Соблазненный, поддавшийся искушению, низвергнутый с небес, добывавший в поте лица хлеб свой, Адам видел вражду сыновей и пережил первое убийство на земле, убийство Каином брата Авеля.
Помню, как я вздрогнул, как пересеклись времена в той летящей точке вечности, когда наша машина летала в сирийское селение Маалюля, к месту подвига первомученицы Феклы, и переводчик, махнув рукой вперед и вправо, сказал:
— Вон могила Авеля.
— К-какого Авеля?
— Библию читают в России? Авель и Каин — сыновья Адама и Евы. Каин из зависти убил Авеля, вон его могила.
А машина наша, набитая электроникой, летела и летела.
Голова была бессильна понять мое состояние. Только сердце могло вместить это соединение времен, когда нет ни смерти, ни времени. Вот могила Авеля, а только что мы были в разбомбленной израильтянами Эль-Кунейтре. А также смотрели одно из чудес света — Пальмиру, стоявшую когда-то на перекрестке всех дорог. Стрелки ящериц бежали по растресканным колоннам, по античному мрамору да настойчивые арабы предлагали проехать сто метров на верблюде.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу