Владимир Крупин - Время горящей спички (сборник)

— Передразнивать нехорошо, — строго заметила Оксана.

— Зато смешно.

— Чего ты все про Витьку? Витька, Витька. Влюбилась? Он все равно не за тобой, за мной бегает. И за косу дергает, и в столовой говорит: давай тарелку отнесу.

— Да и пожалуйста! Меня тоже дергал.

— У тебя и косы-то нет.

— Но волосы-то есть, есть за что ухватиться. — Вика потрясла пучком волос на затылке. — Видишь?

— А тарелку относил? — спросила Оксана. — Нет? А сотовый номер давал?

— Мало ли что, — возразила Вика. — Сотовый! Он у меня математику списывает. Вот! — И добавила: — Мне бабушка говорит: твой дедушка был такой хулиган. Я говорю: бабушка, дедушка же такой хороший. Она говорит: это я его воспитала. Поняла намек? Я так же Витьку воспитаю.

— Три ха-ха, — ответила Оксана. — А знаешь что, Вик? Давай знаешь что? Устроим ему программу «Розыгрыш». На пустыре горы песка, что-то строить хотят. А рядом камни завезли. Давай один закатим, потом позовем Витьку, скажем: разбей камень, и курить больше не будешь.

— Камни же не горячие.

— И что? Нам главное, чтоб Витька поверил, что камень волшебный. А?

Тут им стало очень смешно, и они вдоволь похохотали. А потом и в самом деле пошли на пустырь. Но вначале позвонили Витьке и велели ему прийти на пустырь с молотком.

— Так надо. Потом узнаешь… Да, мы все тут. Пока-пока!

Стали выбирать камень. Ох, тяжеленные. И себя жалко, тащить тяжело, и Витьку жалко. Выбрали поменьше. Втащили на холм.

Витька пришел. И пришел в самом деле с молотком. Подруги сказали ему, что надо разбить камень, и тогда Витька будет сильнее всех мальчишек в классе. И курить не будет.

— Разбивай. Это как горячий камень.

— Что я, ненормальный, хороший камень ломать? Я и на уроке думал: ни фига себе, помолодеть — это же опять в детский сад идти. Кабы разбить да взрослым стать. — Витька огляделся. — А Маша-то где?

— Нянчиться пошла, — сердито сказала Оксана. — Она многодетная у нас.

— А вы позвоните ей, пусть выходит. И детей выведет. Я с ними поиграю.

— Не буду я ей звонить, — сердито ответила Оксана.

— И я не буду, вот еще! — решила Вика.

Тут у них у обеих засигналили мобильники. Конечно, пора было идти домой, обедать и делать уроки.

А Витька, оставшись один, потрогал камень, как будто проверял, не горячий ли. Сел на него. Долго собирался позвонить Маше, но так и не осмелился. И камень не стал разбивать. А курить он и так бросит. Что он, дурак, что ли, курить? Он и Маше обещал, что не будет курить.

Витька достал из кармана куртки начатую пачку сигарет, положил ее на камень и ударил по ней молотком. Потом еще и еще, будто железо ковал. Но камень даже не треснул. Так и ушел на фундамент будущего дома неразбитым.

Пора задуматься: почему многие и многие века вятская земля наиболее благополучная изо всех российских земель? Разве на нее меньше падает снегопадов? Нет, даже больше. Но наводнений в Вятке не было. Разве ее пространства не открыты всем ветрам? Но ураганы, бури и смерчи ее миновали. Были, конечно, какие-то подтопления и вихри, но в сравнении с другими областями, несущими огромный урон от стихии, вятские земли процветают. Здесь и в народе очень высок нравственный уровень жизни, крепче семьи, меньше разводов. И пьянство, и наркомания здесь все-таки не имеют такого размаха, как в других краях и землях России. Это благоденствие, подчеркиваю, историческое. Запертый эпидемией холеры в Болдино, Пушкин пишет молодой жене, что очень хочет вырваться в Москву, но что везде заставы, и говорит, что только в Вятке нет холеры, думает ехать через Вятку. Почему так? Ответ прост: по вятской земле вот уже 600 лет год из года идет Великорецкий Крестный ход. Его называют Вятская Пасха. Он длится как раз неделю, Светлую седмицу. Теперь уже, долгие годы участвуя в нем, я не представляю своей жизни без него. Какие бы радужные поездки, мероприятия ни надвигались в начале июня, ничто не заменит счастья Крестного хода на реку Великую.

В чем счастье, спросят меня. А вот спросите мальчишку, который в прошлом году, еле-еле перебирая истертыми в кровь ногами, прошел эти 200 километров, спросите его, почему он нынче снова идет, идет с сияющими глазами, да еще и ведет с собой товарища. А тот ведет маму, потому что мама одного его не отпустила. И знаю, что теперь уже он всегда будет ходить, ждать утра 3 июня каждого года. Ждать выноса иконы святителя Николая — ее несут трое мужчин, — выноса креста, хоругвей. Становятся так: впереди несут фонарь, за ним крест, хоругви, иконы, певчие (их идет сейчас три смены, человек по десять), затем, перед иконой Чудотворца, идет дьякон с кадилом, за иконой священнослужители, за ними и мы, грешные. И начинается Крестный ход; толкотня, журналисты, телевизионщики. Большинство их отстают после первой остановки, у Троицкой церкви в Макарье, где хранятся святые мощи новомученика Виктора, епископа Глазовского. Некоторые дойдут до первого ночлега в селе Бобино. Наиболее упорные пойдут до Великорецкого, но уже в обратный путь не пойдет никто. Почти никто. О фотографах и операторах надо сказать сразу, чтобы потом не говорить. Помню, когда в обществе стал просыпаться интерес к обретению национальных святынь, Великорецкий Крестный ход кинулись увековечивать многие. Особенно много нахлынуло специалистов из-за границы. Шли французы, англичане, американцы и разные прочие шведы. Упакованные, как говорят — экипированные, снабженные высококалорийным питанием, они падали к концу первого дня, много — второго. Но так как на Крестном ходе никого никогда не бросают, то не бросали и их. Но замечали, что снимают они как-то своеобразно. Подстерегают моменты, когда, например, женщины преодолевают упавшее поперек дерево. Надо же для этого ногу поднять. Или: ползем по кочкам через болото, старуха падает. Нормальный человек кидается ее поднимать, а фотограф снимает, как она барахтается в грязи. Обожали снимать плохо одетых людей на фоне разрушенных домов, брошенной ржавой сельхозтехники. Отлично помню своеобразный бунт, когда паломницы заявили батюшкам, что пойдут отдельно, если эти прилипалы не перестанут подстерегать, прячась по дороге в кустах. Особенно иностранные мастера охотились за женщинами, когда те погружались в Гороховскую купель. Тогда вятский архиерей издал указ, чтобы без его благословения никто не смел снимать. Стало полегче. Но еще почему я вспомнил эту фотографию и то, что они снабжены всем необходимым на пути. Не в пример бедным старухам, у которых в мешке ржаной хлеб да бутылка воды. Так почему же тридцатилетний спортивный мужчина не выдерживает тягот Крестного хода, а старуха идет да идет? Чем жива? Ответ один — Святым Духом. Вот привал. Краткий молебен. Можно снять натрудивший спину и плечи рюкзак, сесть. Лечь, даже вздремнуть, если остановка хотя бы сорок минут. Гляжу — старуха съела перышко зеленого дикого лука, кусочек хлебушка, запила глоточком воды и сидит читает Псалтырь. Заканчивается краткий отдых, впереди поднимают икону. И опять пошла с молитвой раба Божия. Так и идет все 6 дней, вставая в час ночи, выходя со всеми в два, идя ночь, утро и полный день до позднего вечера. Сейчас на реку Великую идут тысячи 3–4, обратно, как правило, в три раза меньше. Туда — литургия оглашенных, обратно — литургия верных. Я знал еще — вечная ему память — Прокопия Ивановича, легендарного старика, еще водившего старух на Великую во все годы хрущевских гонений. Самое малое — доходило до тридцати человек, когда шли ночами, прячась от милиции, самое большее шло перед Первой мировой войной — 24 тысячи богомольцев. Так вот, Прокопий Иванович однажды прошел только в одну сторону, ему в тонком сне явился святитель Николай и сурово сказал: «Я тебе одну-то ногу отдерну». Так передавал Прокопий Иванович, понимая под этим наказ святителя — ходить на Крестный ход и туда, к месту обретения иконы, и обратно, в Вятку.