Владимир Крупин - Время горящей спички (сборник)

Я взял текст, слепенькую ксерокопию, прочитал уже глазами и прошел к нему:

— А кто это составил?

— Какая разница?

— Но это все серьезно?

— Эх, писатели, писатели. Прямо как дети, ей-богу. Так легко вас прикормить деньгами, изданиями, пленумами, болтовней, премиями, известностью. Ведь как только вы начинаете болтать, с вами покончено. А как ты думал, конечно, серьезно. Более чем. Или ты думаешь, что пропажа детей и их разборка на запчасти — это выдумка? Снабжение домов терпимости детьми — это моя фантазия? Исчезновение сотен и сотен людей — бред? Тысячи убийств и почти полное о них забвение — не реальность? Ты спроси, где семьи этих твоих мыслителей?

— Где?

— А уже нигде.

Иван Иванович зашуршал коробкой с чаем. А я как-то заторможенно снял куртку и подцепил ее на гвоздь у дверей. Сел под абажур и вспомнил про записку в валенке. Развернул ее. Прочел крупный торопливый текст:

«Сразу сожгите. Меня готовят для засылки на Афон. По легенде я буду монахом (пол сменят), который едет на Афон. Его перехватят, до этого я должна войти в его биографию, у меня будет с ним полное сходство, вот и все. Что я должна там выполнить, мне скажут при засылке. Мне просто было некому сказать, но Вам я поверила. Такое ощущение, что из меня чуть ли не шахидку делают. Сожгите записку сразу же. Николай Иванович — мой биологический отец, но я его ненавижу».

Иван Иваныч нес к столу два чайника, большой и заварной. Тут вдруг раздался какой-то сдвоенный звук, явно исходящий от электронной техники. Как-то дважды пискнуло. Иван Иваныч чуть чайники не выронил:

— Здорово девки пляшут! — Он брякнул чайники на стол и прямо вытолкал меня за дверь, закрыл ее за собой. — А я-то пред тобой выхваляюсь, что тут слежки нет. Это ж какой-то прибор.

— Давай искать, — предложил я.

Мы вернулись в избу. Молча шарили по углам, стенам, я даже на полати слазил. Бесполезно. Пили чай молча. Я размышлял, что они могут обо мне сейчас предполагать. Вездеход вернулся, они с полчасика отстегнут мне на гулянье под луной, но дальше-то я где? Значит, надо вернуться в дом. Обязательно.

— Спички есть? Дай.

Мы простились. На ухо я ему сказал, что хотел всех собрать у него, но сейчас ничего пока не могу сообразить. Еще не выходя со двора, сжег записку.

Многовато было событий для одних суток.

Тихонько шел я к себе (к себе ли?) домой. Тащил ставшие очень тяжелыми лыжи. От чая у Иван Иваныча я согрелся, но сейчас замерзал. Окна моей (опять же, моей ли?) избы сияли. Я тяжко вздохнул. И тут раздался именно тот самый звук, что и у Ивана Ивановича. Шел он от кармана в моей куртке Я сунул руку: точно — сотовый телефон. Он и пискнул у Иван Иваныча. Гладенький, как обмылок. Не как тот, ребристый, который выкинул в урну на Ярославском. На экранчике высветились два сообщения. «Смена охраны в ночь на понедельник». И второе точно такое же, но добавлено: «Вы пока без чипа». То есть удобно бежать в ночь на понедельник. Кто эсэмэсил? Думаю, Лора. А тот, кто меня допрашивал, конечно, Гусенич, и, конечно, особа, отказавшаяся от острова, — это Вика. А сейчас и третью увижу, Иулианию. Гармоничная триада красивенькой, хорошенькой и заметной.

Может, вернуться к Иван Иванычу, успокоить его? Но никаких сил. Ладно, завтра. Я швырнул в сенях загремевшие лыжи, резко рванул дверь и гаркнул:

— Вам было сказано — не пить!

И опешил. Они и не пили. На столе, на белой, расшитой красными узорами скатерти, стоял самовар, на расписных тарелках лежали пироги и баранки, пряники и конфеты. Во главе стола восседала Юлия, вся в белом, и Генат, весь в черном. Остальные не сказать, чтоб были нарядны, но и следов запустения не было. Приличный народ.

— Хозяин, — поднялся оборонщик. Он был в зеленом кителе. — Вы скомандовали: встать на просушку, мы и встали.

— А я легла, — объявила пьяненькая Людмила. — Доченьку взамуж отдать, да не напиться! Живу я лучше всех, но никто не завидует.

— А я не лег, мужаюсь! — отчитался веселенький Аркаша. — Хотя, чувствую, хорош.

— Загадка русского языка, — это выступил Ильич, я его, хоть и переодетого, узнал. — Аркаша пьян, но мы ему говорим: ну ты, Аркаша, хорош. А завтра: ну, Аркаш, ты вчера был в полном порядке. Хотя он, как можно лицезреть, в полном беспорядке.

— А нам что пожелаете? — поднялась невеста. — Я надеялась на тебя, так надеялась! Завилась, борщ стряпала. Борщ не ел, на завивку ноль внимания, а мне что? Так и молодость пролетит золотой пчелкой. А ты все седеешь и седеешь. А Гената стало жалко, ведь человеческая единица, подлежит сохранению, так ведь?