Игорь Клех - Миграции

Я же тем временем думал, как удачно и точно зовутся по-украински фотографии — «свитлынами» (от слова «свет»), а слайды — «прозирками» (по-русски было бы «прозрачнями»). Будто старовером каким придумано, с «мокроступами» заодно — вместо калош. Но куда конь с копытом, туда и рак с клешней. И, не дожидаясь нужного освещения, я тоже щелкнул несколько раз своей мыльницей, чтобы увезти на память незабываемую панораму: с Владимирской горкой «ошую», Речным вокзалом и Подолом внизу, похожим на раскрашенную почтовую карточку начала XX века, с вытянутыми облаками над равниной, речным трамваем и вьющимся около него, как назойливая муха, водным мотоциклистом; и с мурашами «одесную», тянущимися вереницей по пешеходному мосту на Труханов остров, чтобы искупаться на его песчаных пляжах. Короче — весь этот предвечерний Киев.

Стараясь при этом не слышать грохочущих за спиной аттракционов, не замечать суровых советских скульптур под советской же Аркой дружбы — колоссальной металлической дугой, окрещенной диссидой тех лет «московским хомутом». Вкус киевлян, впрочем, рассевшихся за столиками павильонов в бывшем Царском саду (Купеческом, Пролетарском, Пионерском саду, а сегодня Крещатом парке), ничто здесь не смущало. С видимым удовольствием они попивали свое бутылочное пиво и вели неторопливые беседы. Как и положено летним вечером в южном городе.

Всякий древний город — как пергамент-палимпсест, где скоблятся старые записи, чтобы сделать поверх них новые.

Серьезные люди утверждают, что название «Крещатик» произошло от Крещатого яра — «крещатого», то есть изрезанного поперечными балками, словно оттиск рыбьего хребта. Но ухо и что-то еще заставляет расслышать в этом названии также отголосок крещения князем Владимиром своих детей в ручье, сбегавшем по дну этого самого яра.

В любом случае несомненно, что Крещатый яр существовал, а подобный рельеф — небольшое удовольствие для разрастающегося города. В промежутке между Киевом — столицей Киевской Руси и современным Киевом, начавшим складываться в нынешних очертаниях лет двести назад, на этом месте соседствовали три поселения городского типа. Внизу — ремесленный Подол, над ним старый Верхний город (на месте древнего Киева, сожженного почти дотла Батыем), а за Крещатым яром, горбами и оврагами — процветающий Печерск. Через лесное Перевесище и Конную площадь в начале нынешнего Крещатика проходила дорога, связывавшая все три поселения. За то и недолюбливали тогдашний Киев русские цари, от Екатерины II до Николая I, что Киев тех лет на город был мало похож. А самострой на берегах яров больше напоминал «нахаловку», с расставленными как попало хатками, будками-«халабудами» и дымящими винокурнями. (Киев всегда считался еще и столицей самогоноварения. В советские годы я знавал здесь одного химика, презиравшего «монопольку» и добавлявшего в бутыль щепотку какого-то порошка со словами: «Так, а сейчас мы разрушаем длинно-молекулярные связи…»)

Фактически из этого императорского неудовольствия и начал возникать постепенно современный Киев — с того, что Крещатый яр засыпали, а на его месте стала расти Крещатицкая (поначалу Театральная) улица. Подол и Печерск были обречены отойти в тень, и самые сообразительные и состоятельные их обитатели принялись переселяться сюда — с царями не поспоришь. На несколько десятилетий самой востребованной и хлебной в городе сделалась специальность землекопов-«грабарей», перевозивших срытый грунт и засыпавших бессчетные овраги, колдобины и ямы. Нечто похожее, кстати, происходило в конце XVIII века повсеместно в Европе, где сносились остатки городских стен и укреплений и засыпались рвы, мешавшие городам расти. В результате рельеф Киева сильно изменился, перестал быть таким раздробленным, и город принялся бурно развиваться. Чему немало способствовал приток капитала, когда в 1797 году царским указом Контракты (помесь ежегодной оптовой ярмарки с биржей) были переведены из Дубно сюда — вначале на Подол, а впоследствии на Крещатик.

Движение Крещатика в направлении Бессарабки подстегнуло строительство железнодорожной станции, и во второй половине XIX века Крещатик приобрел свою нынешнюю длину — 575 саженей, или 1225 метров, — дотянувшись до Бессарабского рынка и Бибиковского (теперь Тараса Шевченко) бульвара, ведущего к вокзалу.

Вернемся, однако, в нынешний день.

Внешне наш таксист до смешного походил на загримированного Штирлица, собравшегося на свидание с Борманом. А вот темперамент у него оказался прямо-таки неаполитанский. Ему явно недоставало еще одной пары рук, потому что все 40 километров от международного аэропорта он постоянно бросал баранку своего поношенного «вольво», принимаясь на пальцах и в лицах изображать то, что ему так не терпелось сообщить. А именно: как он возит немцев и турок к украинским невестам, а донбасских братков к народным депутатам; как извозом зарабатывает на учебу сыну, чтобы выучить его на дипломата; как купить настоящий киевский торт — только в магазине при кондитерской фабрике! А также — где недорого и сытно поесть на Крещатике: в бистро «Здоровеньки булы» на углу Лютеранской! Он загибал пальцы на руке: шесть только первых блюд, которые в ресторане обойдутся в десять раз дороже и будут вдвое хуже. Пальцами по баранке он показывал, как и куда следует пойти, чтобы самому взять поднос. При этом отвлекаясь и комментируя самое пустячное событие на улице, словно записной комик. Мы с фотографом сразу «догнали», что мы на Украине, что здесь юг, где смесь корысти с простодушием разит наповал, и никого ни о чем не надо расспрашивать — сами все расскажут. Напоследок мы записали номер мобильного телефона, чтобы Василий — так звали таксиста — отвез нас в аэропорт в начале следующей недели, скрасив нам расставание с украинской столицей.