Курт Воннегут: Да благословит вас бог, мистер Розуотер, или Бисер перед свиньями

— Много лет назад.

— А Элиот изничтожил его! И пусть этот человек душевнобольной, это ведь на его игре не отражается, правда? — Он не стал ждать ответа. — А когда, одержав победу, Элиот выскочил с корта пожать нам руки, я готов был и смеяться и плакать. И этому человеку, сказал я себе, предстоит завтра доказывать, что он не сумасшедший. Ха! Ха! Ха!

Элиот, осмелев от того, что эти четверо, внимательно наблюдающие за ним, не сомневаются в его нормальности, встал, словно решил размяться. На самом деле он хотел подобраться поближе к ванночке для птиц. Пользуясь своей репутацией спортсмена, он прыгнул в сухой бассейн и сделал глубокое приседание, словно давал выход бурлившей в нем могучей энергии. Его тело справилось с этим упражнением без усилий. Он был весь как стальная пружина.

Резко присев, Элиот ощутил, что у него в кармане топорщится какой-то комок. Он полез туда и вытащил смятый экземпляр «Любознательного американца». Элиот расправил газету, почти уверенный, что сейчас увидит фотографию Рэнди Геральд, умоляющей оплодотворить ее семенем гениального человека. Но вместо этого обнаружил на первой странице собственную фотографию. Он был снят в пожарной каске. Фотографию увеличили с группового снимка, сделанного четвертого июля, когда снимали пожарную дружину. Заголовок вопрошал:

И ЭТО САМЫЙ НОРМАЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК В АМЕРИКЕ?

(См. дальше.)

Пока остальные наперебой обнадеживали друг друга, что завтрашний суд пройдет прекрасно, Элиот послушно заглянул дальше. На развороте он увидел еще одну свою фотографию. На этом, довольно расплывчатом, снимке он играл в теннис на корте в психбольнице.

А с соседней страницы за его игрой следило исполненное благородного негодования семейство Фреда Розуотера. Все трое смахивали на крестьян-издольщиков. Фред, как и Элиот, изрядно похудел. Тут же была фотография Нормана Мушари, их адвоката. Заимев собственных подзащитных, Мушари обзавелся модным жилетом и золотыми часами с массивной цепочкой. Ниже приводилось его заявление:

«Моим клиентам не нужно ничего, кроме того, что от рождения причитается им и их наследникам по праву и закону. Дутые аристократы из Индианы потратили миллионы, созвали на помощь могущественных дружков со всех концов страны, лишь бы воспрепятствовать своим родственникам довести дело до суда. Слушание дела откладывалось семь раз по самым ничтожным поводам, а в это время за стенами психиатрической больницы Элиот Розуотер знай себе играет в теннис, и приспешники его во всеуслышание утверждают, будто он нормален.

Если мои клиенты проиграют дело, они лишатся своего скромного дома, убогой обстановки, старого автомобиля, их сынишка останется без своей маленькой лодки, Фред Розуотер потеряет страховые полисы, все свои сбережения и несколько тысяч, взятых в долг у верного друга. Эти мужественные, чистосердечные, простые американцы поставили на карту все, что имеют, уповая на американское правосудие, я оно не может, не должно, не имеет права их предать».

На том же листе, где была фотография Элиота, помещались два снимка Сильвии. На одном из них — на старом — она отплясывала твист с Питером Лоуфордом в Париже. На самом свежем — поступала в бельгийский монастырь, где главной заповедью было соблюдать молчание.

Элиот, возможно, и задумался бы над столь странными поворотами в жизни Сильвии, но вдруг услышал, как его отец ласково обратился к пожилому незнакомцу: «Мистер Траут!»

— Траут! — вскричал Элиот. Он так удивился, что потерял равновесие и ухватился за птичью ванночку, стараясь не упасть. Ванночка была ненадежно закреплена на подставке и начала крениться. Элиот выронил «Любознательного», схватил ванночку обеими руками, чтобы она не опрокинулась, и увидел в воде свое отражение. На него горячечным взглядом смотрел истощенный пожилой мальчик.

— Боже! — подумал он. — Ну, чистый Ф. Скотт Фицджеральд за день до смерти!

Обернувшись, он поостерегся второй раз выкрикнуть фамилию Траута. Он понял, что этим выдаст, как сильно болен, понял, что он и Траут, очевидно, познакомились, когда вокруг него все было черно. Элиот не узнал Траута по той простой причине, что на всех книжных обложках привык видеть Траута с бородой. У незнакомца бороды не было.

— Господи, Элиот, — сказал сенатор, — когда ты попросил меня привезти сюда Траута, я сказал доктору, что ты все еще ненормален. Ты уверял, будто Траут растолкует нам все, что ты делал в Розуотере, раз ты сам не можешь. Я готов был испробовать все и вызвал его. Оказалось, это был самый умный поступок за всю мою жизнь.