Владимир Орлов - Земля имеет форму чемодана

Куропёлкин растерялся.

— Что вы хотите от меня? — спросил он. — В чём смысл вашего прихода?

— Вот уж нет необходимости объяснять… — начал Трескучий.

— Узнику, в темнице сырой, — подсказал Куропёлкин.

— Именно так, — сказал Трескучий. — Требовалось напомнить тебе, кто ты есть. Ты узник. И ты наш узник. А темница у тебя, к сожалению, не сырая. Общение же с тобой так называемых исследователей возможно лишь в случае, если мы и Нина Аркадьевна проявим добрую волю. Но положение твое от этого не изменится.

— То есть, — сказал Куропёлкин, — вы полагаете, что продержите меня узником до окончания срока контракта? Но ведь я видел в нём пункт о возможностях разорвать контракт. Кстати, мне так до сих пор и не выдали экземпляр контракта.

— Выдадим, выдадим! — рассмеялся Трескучий. — Ты, Куропёлкин, — полный идиот и специально валять дурака тебе не требуется. Завтра же покопаемся в канцелярской пыли и выдадим тебе контракт, тобою подписанный. И чего там только не будет нагорожено в пользу законных прав работодательницы!

— Нина Аркадьевна, — сказал Куропёлкин, — имеет репутацию делового человека, порядочного в отношениях со своими партнёрами.

Теперь Куропёлкин вызвал у Трескучего приступ истерического хохота.

— Это ты-то, Куропёлкин, — отхохотав сказал Трескучий, — для госпожи Звонковой партнёр? Да после того, что ты с ней сделал, она ждёт не дождётся, чтобы раздавить тебя, как гадину!

— А что такого плохого я ей сделал? — сказал Куропёлкин. — Я доставил ей удовольствие. Так посчитали и сведущие люди. Я слышал. Среди прочего, господин Трескучий, камеристки и я в день прихода в опочивальню действовали по вашим инструкциям, и, стало быть, камеристки со мной вместе ни в чём не виноваты, и не вы ли снабжали меня секретно-нейтрализующим спецбельём, внезапно оказавшимся негодным?

— Ах, вот ты как заговорил! — вскричал Трескучий. — Ты — никто! Ты ни для кого не существуешь! Тебя нет.

— Как это нет! — возмутился Куропёлкин. — Меня никто не вычёркивал из списков избирателей. И я обязан исполнять свой гражданский долг. А меня могут избрать депутатом или президентом. И если что, я напишу заявление в Конституционный суд о нарушении моих прав.

— Оно туда не дойдёт!

— Найду способ.

— Не дойдёт! — продолжал веселиться Трескучий. — Ты из мёртвых душ. Тебя нет. Ты шёл, шёл и вдруг — бац! — провалился в колодец!

— Уже проваливался, — сказал Куропёлкин.

— На этот раз ты не возродишься! Да и колодец, как средство, не обязателен, — скривился Трескучий.

— Такое ощущение, господин Трескучий, что это не работодательница Звонкова, — сказал Куропёлкин, — ждёт не дождётся, чтобы придавить гадину, а вы…

— Закрой рот! — приказал Трескучий. — Ты меня достал!

— Вы меня возненавидели, — не мог остановиться Куропёлкин. — Я — ваша оплошность. Но вы возненавидели не её, а меня.

— Хватит! — мрачно произнёс Трескучий. — Слова о том, что ты очень скоро будешь в мёртвых душах, — не шутка.

— Верю! — сказал Куропёлкин. — И чувствую: что-то вас останавливает от поспешных действий. Что-то вы хотите от меня узнать. Или получить.

— Всё ещё продолжаешь наглеть! — Трескучий встал. Но молодцев для подтверждения свирепости угроз приглашать не пожелал. — А ведь ты мог бы усмирить гордыню и постараться предпринять что-то для облегчения своей участи.

— Написать чистосердечное признание, что ли? — спросил Куропёлкин. — И в чём же?

— Это ещё успеется, — сказал Трескучий. — А пока я жду твоего сотрудничества с нами… Со мной.

— Какого рода сотрудничества? — заинтересовался Куропёлкин.

— Информация о характере и корысти исследователей, с которыми тебе всё же придётся контактировать. Это сотрудничество вызвано обережением интересов Нины Аркадьевны. И…

— Вас понял, — сказал Куропёлкин. — И…

— И… — совсем уж неожиданно для Куропёлкина шепотом (только что по сторонам не оглядываясь) произнёс Трескучий. — Тут вопрос деликатный… Есть такой человек… Бавыкин… Тебе не приходилось с ним встречаться?

— Не помню, — быстро сказал Куропёлкин.

Трескучий сощурил глаза:

— А с чего бы ты тогда… в ту ночь… кричал: «Земля имеет форму чемодана!»?

— Не знаю, — искренне сказал Куропёлкин. — Блажь какая-то! Будто бы и не я кричал!

— Ну, хорошо, — спокойно выговорил Трескучий. — Не помнишь, ну и не помнишь. Не знаешь, ну и не знаешь. Но раз в чьих-то дурных мозгах завелась мысль посчитать тебя Пробивателем, встреча с Бавыкиным возможна. И если даже она не произойдёт, то всё равно в беседах с тобой эта фамилия будет упоминаться, и ты, хмырь нагло-сообразительный, поймёшь, о чём идёт речь.