Владимир Орлов - Земля имеет форму чемодана

— Добро пожаловать, господин Трескучий! — вежливым хозяином проявлял себя Куропёлкин.

— Трескучий-Морозов! — гневно поправил его визитёр.

— Ах, извините, господин Морозов-Трескучий! — воскликнул Куропёлкин. — Или гражданин?

— Не паясничай! — крикнул Трескучий.

Решительно, важной персоной он прошёл в комнату, названную жильцом «столовой», уселся на стул и приказал Куропёлкину:

— Иди сюда!

Куропёлкин последовал, хотел было присесть на стул напротив домоуправителя, но Трескучий заорал:

— Стоять!

— То есть я должен стоять, как царевич Алексей перед папашей Петром на картине Ге, так что ли? — спросил Куропёлкин.

— Какого ещё ЕГЕ?

— Не ЕГЕ, — сказал Куропёлкин, — а Ге. ЕГЕ — это из школы для воспитания любителей сканвордов. А я присяду. Отчего это я буду стоять перед вами?

— Оттого, что ты негодяй, насильник и государственный преступник! — с ударом кулака по столу и прокурорским грохотом в голосе произнёс Трескучий-Морозов.

При этом он снял чёрные очки, изготовленные для того, чтобы наводить на окружающих ужас, достал жёсткий футляр, хранилище изделия оптиков, защёлкнул его, а Куропёлкин успел прочитать на крышке футляра золочёные слова: «Константин Подмышкин, кутюрье. Маде ин Люксембург. Если не будете видеть, вернём доллары».

«Подмышкин вроде бы снабжал Звонкову, — вспомнил Куропёлкин, — нижним бельём с подогревом…»

А Трескучий поднял глаза и вперил взгляд в Куропёлкина.

Взгляд этот был совершенно зловещий.

Куропёлкин на секунды задумался: что это за банальность явилась ему в голову — «вперил взгляд»? Как можно вперить взгляд? И вообще, что такое — вперить?

Впрочем, о чём он думал сейчас?!

Молодцы тут же оказались рядом с Куропёлкиным.

— А почему они не прихватили наручники и дубинки для усмирения негодяя? — спросил Куропёлкин.

— Обойдутся и без дубин. Они способные, — обнадёжил его Трескучий. — Продолжи только валять дурака!

— Хорошо, — сказал Куропёлкин. — Тему государственных преступлений оставим пока в отдалении. Не вам, господин Трескучий-Морозов, решать, кто государственный преступник, а кто нет. Для этого есть более компетентные люди. А с чего вы взяли, что я насильник?

— Ну, ты, Куропёлкин, наглеешь! — снова вскричал Трескучий. — Или ты не знаешь, что делают в зоне с такими, как ты? Узнаешь!

— А что, есть заявление потерпевшей? — спросил Куропёлкин. — Или оно вот-вот будет написано?

— Ну… — протянул Трескучий. И жестом повелел молодцам проветриться на солнышке в воздушных струях.

— Я так и знал, — сказал Куропёлкин, — что никаких заявлений и жалоб на меня нет, да и потерпевшей, похоже, нет.

— Ты, негодяй, нарушил правила контракта и должен быть наказан!

— А я разве не был наказан за какой-то необязательный для пунктов контракта поступок? — спросил Куропёлкин.

— Я что-то этого не помню, — сказал Трескучий. — Ты вот сидишь напротив меня живой, здоровый и наглый. И голодовка тебя не изнуряет. Или, может быть, тебе кто-то подносит жратву?

— Пчёлки подносят нектар и амброзию, — сказал Куропёлкин. — Только залететь не могут. Даже форточек здесь нет. Что же касается наказания, то оно было смягчено вашими милостями, господин Трескучий, той самой пол-литровой дозой водки, без неё, скорее всего, я и не смог бы стать Пробивателем. За что я вам благодарен.

— Каким ещё Пробивателем? — будто бы не понял Трескучий.

— Толком не знаю, — сказал Куропёлкин. — Но, видимо, мне скоро разъяснят.

Лукавил Куропёлкин. Лукавил.

— Насчёт государственного преступника и насильника мы вроде бы разобрались, — сказал Куропёлкин.

— Не разобрались, — категорично заявил Трескучий. — Ещё будем разбираться. Вот вернётся Нина Аркадьевна!

— А насчёт негодяя-то как? — спросил Куропёлкин. — И тут надо дожидаться присутствия госпожи Звонковой?

— Не надо, — сказал Трескучий. — Генетическая экспертиза позволит определить твою вину в доведении до потери чести невинных, по сути дела, юных камеристок Софьи и Веры…

Трескучему бы слезу пролить по поводу драмы камеристок.

— Вот как! — возмутился Куропёлкин. — Интересно! Очень интересно! А если я не соглашусь подвергать себя генетической экспертизе?

— Заставим!

— А вдруг мои исследователи, — предположил Куропёлкин, — посчитают ваши экспертизы лишними, мешающими им?

Какие исследователи, Трескучий спрашивать не стал. Знал какие.

— У них нет на тебя прав! — сказал Трескучий. — Все права на тебя — у нас. Мы живём в законопослушной стране, и никакие системы не могут нам что-либо указывать. А испорченные тобой девушки Вера с Соней напишут заявления, о каких ты напомнил.