Владимир Орлов - Земля имеет форму чемодана

Емеля на печи! Мореход на парковой скамье!

Как тут не рассмеяться! Над собою, дураком!

Ну, посмеялся! А дальше-то что?

И направил скамью подальше от китов и звякающей суеты возможных поисков сгинувшей субмарины «Волокушка», курсом на норд-вест.

И поплыла скамья, должная стоять на парковой аллее…

Далее рассказ о хождении Куропёлкина к Большой Суши пойдёт сбивчивый, лоскутный, а то и состоящий из клочков.

И будет в нём больше фантазий и предположений автора, нежели смутных впечатлений Куропёлкина, ставших известными мне позже.

Куропёлкин, доверявший фарту Тихоокеанского флота и своему нюху (можно сказать, полинюху, то есть знанию девятнадцати запахов пройденных им морей и запахов и вкуса их воды), по-прежнему был убеждён, что находится в Мексиканском заливе.

Но в каком месте залива, сказать бы он не решился. Залив был до вредности большой.

Если бы у него была навигаторская карта, он мог бы сообразить, что ему было бы выгоднее взять курс на норд-ост, а потом повернуть на запад, тогда бы он не потерял двух суток. По крайней мере. К островам, малым и средней протяжённости, подходить он опасался, мало ли какие чудаки продолжали жить на них, даже выезжая порой на летние Олимпийские игры ради медалей в спринтерских дисциплинах. Прежние здешние дикари-гурманы ещё во времена путешествия Колумба в Индию были замечены в увлечении каннибализмом. Карибы, Бермуды, что с них взять! И получилось так, что, исхитряясь избежать встреч с ними, каноист Куропёлкин проплутал в мелких проливах и совершенно напрасно (о чём узнал позже) обогнул с юга Кубу и вышел к западу от её подбрюшья. Далее никаких суш вокруг не виделось. И теперь Куропёлкин отважился идти прямо на Север.

Из слов Куропёлкина позже мне стало понятно, что движение его посудины происходило главным образом ночами.

Но и по ночам на просторах Мексиканского (согласимся с Куропёлкиным) залива было тесно. Да и над водными просторами этими много чего летало. И в водах под Куропёлкиным, не всюду, конечно, какие-то фосфоресцирующие мелочи светились, водили хороводы и куролесили, названий и сути их Куропёлкин, к своему стыду, не знал… При мысли об этом соображения Куропёлкина остановились и замерли. Пожалуй, что и замёрзли. Но тут же и отогрелись, породив в Куропёлкине чувство удивления. И вот почему. О стыде он вспомнил лишь в связи с собственным незнанием сути каких-то подводных светляков и их научных кличек! Вот тебе раз! Более Куропёлкин вроде бы ничего не стыдился. И ни в чём и ни перед кем не был виноват!

«Ни в чём не виноват! — постановил Куропёлкин. — И нечего стыдиться!»

Чувства вины и стыда вышли бы сейчас кандалами и наручниками гребца гипсовым веслом.

Убрав из своих соображений «стыд» и «вину», Куропёлкин посчитал, что он, как мореход, боится выглядеть смешным и оттого стесняется передвигаться в дневные часы. И было из-за чего стесняться! Представляете, босой детина, в тельняшке и трусах c курочками (днём Куропёлкин, естественно, сбрасывал с себя плащ-палатку, беспорочный штиль был установлен здесь будто бы навечно), стоял в позе каноиста на каких-то сбитых досках непонятного назначения и греб странным предметом неизвестно куда и неизвестно зачем.

Поначалу Куропёлкин при приближении к нему и титаников, и пижонских яхт, ясно, что без парусов, но с топ-красотками и с прогуливающимися повесами, и мелких рыбацких фелюг бросал на доски скамьи весло (выходило, что сушил), укладывался на скамье лицом к спинке, прикрыв голову сложенной плащ-палаткой, и ждал взрывов смеха.

Но никто не смеялся.

Пальцами на него показывали, ему аплодировали с богатых туристских палуб, сдували с холеных ладоней воздушные поцелуи, бросали в воду гостинцы, иные из них в форме бутылей, возможно для того, чтобы поощрить подвиг одержимого одиночки и снабдить вещами, полезными для эксцентрического и опасного путешествия. А может, посетителями зоопарка желали ублажить неведомого им зверя. Две девицы с борта яхты «Отель „Калифорния“» отправили ему для облегчения жизни и уловов морепродуктов огромный сачок, какой мог извлечь из воды и мурену. При этом приветственно завизжали.

Сколько же развелось на Земле добродетельных и сердобольных людей, растрогался Куропёлкин.

Ко скольким же выходкам чудиков, часто совершенно неразумным, они привыкли, что готовы выкрикивать слова «Браво!» даже и дуракам, собравшимся переплыть Атлантический океан в неподгораемой сковороде «Тефаль»?