Коре Холт - Состязание. Странствие

— Тогда так и сделаем, хоть нам всем и тяжко мучить животных.

Между тем собаки догнали лошадей. Второй и третий отряды вместе продолжают движение на юг. Под 81°31′ они застают Эдварда Эванса и его людей. Эта четверка заполнила шесть дней ожидания, сооружая большую снежную пирамиду. Эванс не давал передышки себе и своим подчиненным, всех доводил до изнеможения, преодолевая трещины, борясь с бураном, обмораживая ноги, заставляя механизмы работать на износ, лишь бы не дать идущим сзади догнать свой отряд. Встреча со Скоттом проходит далеко не в дружеской атмосфере.

С одной стороны, начальник экспедиции, упрямо стоящий на своем: двигаться не спеша, беречь силы, мы должны достичь полюса, но согласно тщательно разработанному мною плану. С другой стороны — Эванс, героический спаситель «Терра Новы», твердо решивший в поединке с Амундсеном поставить на карту все, включая собственную жизнь. И он уже доказал, что к полюсу можно идти быстрее, чем полагает благоразумный Скотт.

Когда-то они были друзьями. По видимости остаются ими и теперь. Разговаривают несколько возбужденнее, чем при расставании на базе, отчасти с жаром, который заставляет их забыть про мороз. Оба офицеры. Подчиненный знает, что командир есть командир. Но они уже не восхищаются друг другом.

Есть один способ умерить недовольство: пробиваться дальше на юг. Пока они в тумане выясняют отношения, слыша вой собак и возгласы людей, ставящих палатки и разжигающих примусы, пока Эванс сдерживается, чтобы не выпалить все, о чем думал и что хотел высказать, небо вдруг проясняется. Поразительное явление. В несколько минут туман развеялся. Над снегами Антарктиды пылает солнце. Тени густеют. Один из псов поднимает голову и воем приветствует свет. Голоса людей стихают. И вдали они видят горы — прямо на юге, на пути к полюсу. На эти горы им предстоит взбираться. Предстоит обливаться потом, напрягать мускулы, бить собак, выкладываться до конца — или умереть. Сейчас они на барьере. Им надо подняться на плато. Разность высот — две тысячи метров, а то и с гаком. Через теснины, через глубокие трещины в гиблой местности, где до них побывал только Шеклтон, проходит их маршрут.

Неприязнь Скотта к своему заместителю испаряется. Эванс поворачивается к Скотту с улыбкой, зовущей к примирению. Оба не чужды благоговения перед величавой природой. Они готовы обнажить голову при виде гор на юге.

Но уже надвигается непогода. Каких-нибудь полчаса, и картина меняется. По прошлой экспедиции Скотта в Антарктиду они знают, что буран здесь в несколько минут может смениться хорошей погодой и так же быстро ясное небо скрывается за облаками. Вот и теперь — на севере появилась стена тумана. Она приближается. Палатки уже стоят. Солнечный свет еще приветливо устилает снег красивым прохладным ковром. Люди смеются. Собаки едят. Но туман все ближе, ближе, и вот уже окутал крайнюю палатку.

Он такой плотный, что стоящие на ярком свету не видят своих товарищей в полусотне метров. Словно опустился занавес. С удивлением и беспокойством они замечают, что температура воздуха поднимается.

Им всегда не нравилось, когда она падала. Минус сорок — еще куда ни шло; минус пятьдесят уже опасно для собак и людей. Они никак не ждали, что температура может подняться выше ноля, мороз — смениться оттепелью. Как это происходит теперь.

Люди забрались в палатки. Брезент изнутри покрыт инеем, причудливым узором из ледяных бисеринок, которым можно любоваться, когда зажженная спичка или голубое пламя примуса превращают палатки в сказочный грот во льду, Но сейчас бисеринки тают.

Спальные мешки даровали им ночью относительный покой. Во льдах человек, лежа одетый в мешке, не может рассчитывать на крепкий сон. Он просыпается, зябнет, трет ступню о ступню, опять засыпает, находя отдохновение в быстротечных сновидениях. В общем-то ему не так уж и плохо, потому что это лучшее время суток. Но сейчас палаточный брезент принимается орошать его капелью.

Не может быть, чтобы такое когда-либо прежде случалось в этой стране морозов. Не иначе создатель от них отвернулся. Когда в спальный мешок ударяется первая капля, им еще невдомек, что происходит. Тем временем что-то находит на собак. Они воют, но воют не так, как обычно, не дерутся и не обмениваются злобным рычанием, а, сидя на мокром снегу, наполняют туман тоскливыми звуками.

Скотт лежит на боку, заполняя дневник очередными наблюдениями. Вдруг на бумагу падает капля. Сегодня он решил писать чернилами. Много дней это было невозможно из-за морозов; он пользовался карандашом. Теперь капля попадает на слово, только что написанное характерным для него энергичным, несколько небрежным почерком, и на бумаге расплывается безобразная синяя клякса. В мозгу Скотта мелькает мысль: «Не суждено ли и мне стать неразборчивой кляксой?..»