Надин Бисмют - Без измены нет интриги

Я допила последние капли «Гран-Марнье», ломая голову над тем, как же мне теперь себя вести, чтобы вернуть его расположение. Как помириться с Матье и доказать ему, что я лучше, чем он обо мне думает? Разорвать хилтоновский справочник и сказать ему: «Теперь, милый, гидом будешь ты, давай ночевать только в студенческих гостиницах»? Я посмотрела в окно, не мелькнет ли он за стеклом, но во дворе никого не было. Замок в темноте выглядел куда импозантнее, чем днем: старые камни, напоенные лунным светом, казалось, светились, белея во мраке. И тут меня осенило: я поняла, как сделать приятное Матье и одновременно доказать ему, что не такая уж я и дура. Оставалось надеяться, что у бармена мозгов побольше, чем у девицы с ресепшн.

Футбольный матч закончился, и парни, что сидели у стойки, присоединились к группке девиц, занимавших один из столиков. Потом они все вместе ушли; в дверях один, вроде бы француз, предложил мне пойти с ними к морю: все ребята из гостиницы собираются сегодня на пляже и устраивают большой гудеж.

— Что-то не хочется, — ответила я.

Прежде чем услужливый бармен успел поинтересоваться, не желаю ли я еще выпить, я спросила, знает ли он что-нибудь об истории замка. Он улыбнулся так, что я поняла: дело в шляпе.

— Тогда мне, пожалуйста, еще «Гран-Марнье» со льдом.

Петер — так его звали — рассказал мне про замок все. Он старательно подбирал французские слова, а когда его знаний не хватало, переходил на английский. Я узнала, что замок был построен в XVIII веке богатым купцом из Роттердама, который наезжал сюда с любовницами. Где-то до 1950 года замком владели его потомки, а затем он отошел государству и долго пустовал. Дядя Петера купил его в шестидесятых годах, подновил и открыл гостиницу.

— И все? — спросила я, когда Петер замолчал.

— Все, — подтвердил он, пожав плечами.

— Понятно.

Вообще-то я была даже рада, что история у замка такая незамысловатая: легче запомнить. Я уже представляла, как завтра утром выложу все это Матье. Оброню небрежно так: «Ты хотел узнать, что было раньше в этой гостинице? Так вот, слушай…» — и повторю ему рассказ Петера. По мне, так это была скукота смертная, в смысле история замка, ничего интересного, но надо же чем-то козырнуть перед Матье, расскажу хоть это, какая разница.

Петер вытирал стойку мокрой тряпкой. Он вдруг посмотрел на меня:

— А почему ты спросила?

— Что спросила?

— Вся ли это история замка.

Я отпила из бокала.

— Я такая любознательная. И обожаю историю.

— Ты любишь историю? Really? [17] В самом деле? (англ.).

— Очень.

И тогда, продолжая вытирать стойку, он сказал, что в своем рассказе упустил одну деталь. Я спросила какую. Он ответил, что этого не расскажешь, надо видеть своими глазами.

— Подождешь, пока я закончу? Я покажу тебе.

Я колебалась. Вообще-то я подустала, у меня даже слегка кружилась голова, и мне хотелось поскорее лечь, хоть я и знала, что вряд ли высплюсь в этом чертовом дортуаре на шесть человек. Но выдать Матье побольше подробностей было соблазнительно, и, пожалуй, ради этого стоило еще часок не поспать.

— Я подожду, — ответила я Петеру.

Не прошло и минуты, как передо мной появился еще один «Гран-Марнье» со льдом — двойная порция.

— It's on the house [18] Это за счет заведения (англ.). , — просиял Петер улыбкой победителя.

Потом он перемыл стаканы, а около полуночи, когда в баре никого не осталось — все отправились на пляж, быстро составил стулья на столы и погасил свет. Можно было идти.

Мы пересекли опустевший двор и вошли в замок. По лестнице поднялись на пятый этаж, туда, где были комнаты персонала. Петер приложил палец к губам: тихо! — и повел меня по коридору, в конце которого мы уперлись в тяжелую, окованную медью дверь. Из внутреннего кармана своей джинсовой куртки Петер достал связку ключей. Он отпер эту дверь — открываясь, она заскрипела так жалобно, будто застонала от боли. Я вошла, и он закрыл ее за мной.

Было темно, хоть глаз выколи. Я чуть не расквасила физиономию, споткнувшись о первую же ступеньку. Аптечный пакет с бельем и сланцами упал, правда, я тут же нашарила его и подняла.

— Ты в порядке? — спросил меня Петер.

Я ответила «да», но это была неправда. Мне не нравилось, как здесь пахнет. Затхлый запах сырости и гнили ударил в нос, меня сразу начало подташнивать, и голова закружилась сильней. Винтовой лестнице не было конца, мы поднимались, но мне казалось, будто спускаемся, потому что дышалось все тяжелее и темнота сгущалась.