Том Бойл - Восток есть Восток

Поначалу книга озадачила его. Это был не роман. Ни кровавых поединков, ни леденящих душу приключений, ни героических актов самопожертвования — ничего такого. Это было исследование, точнее, комментарий, составленный Мисимой (тем самым истыканным стрелами писателем) к средневековому трактату « Хагакурэ ». Трактат представлял собой самурайский кодекс чести, написал его человек по имени Дзётё Ямамото.

Хиро не знал, что и думать. Я открыл для себя, что истинный путь самурая — смерть, — читал он. — Человеческие существа в этой жизни подобны марионеткам … Свобода воли не более чем иллюзия. Оказывается, самураю позволительно румянить щеки, если с утра его мучает похмелье, а лучший способ совладать с нервозностью — смочить слюной мочки ушей. Все это звучало немного комично.

Но Хиро прикипел к книге всем сердцем, хоть по форме изложения она очень напоминала учебник или руководство по эксплуатации — вроде тех, что проходили в школе на занятиях по естественным наукам или позднее, в мореходке, по штурманскому делу. Замученный автор сочинения так и стоял у Хиро перед глазами; лишь впоследствии он узнал, что Мисима позировал, с мазохистским сладострастием изображал какого-то итальянского великомученика. Юноша читал книгу так, словно она требовала расшифровки, словно благодаря этим письменам он мог приобщиться к тайным обрядам и древним секретам, которые способны вознести постигшего их из глубин унижения наверх, в мир равных. Это было как игра, как шарада, как головоломка. Само название « Хагакурэ » — «Потаенное средь листвы» — казалось загадочным.

В последующие недели Хиро еще неоднократно наведывался в книжный магазин, чтобы познакомиться и с другими произведениями Мисимы. Потрясающий плакат исчез, вместо утыканного стрелами героя из витрины выглядывало какое-то старческое, птичье лицо с копной седых волос [21] Очевидно, имеется в виду японский писатель, лауреат Нобелевской премии Ясунари Кавабата. . Большая часть книг с той самой полки оказалась романами. Хиро прочел их с удовольствием, но без замирания духа. В них не было того притягательного, необъяснимого, что ощущалось в «Хагакурэ» . Снова и снова вчитывался Хиро в загадочные страницы. И вот однажды воссиял свет — так солнце вдруг выглядывает из-за туч в самый разгар бури.

Он отбивался на игровом поле от шестерых или семерых одноклассников. Они били его, толкали, швырнули его бейсбольную шапочку в канаву. Хиро сначала разъярился, потом ярость сменилась отчаяньем. Когда все это кончится, спросил он себя и сам же ответил: никогда. С бабушкой и дедушкой в тот вечер почти не разговаривал, метался по комнате. Не мог смотреть матч по телевизору, слушать музыку, учить уроки, читать. В конце концов, истомившись, взял в руки затрепанный томик «Хагакурэ» , открыл первую попавшуюся страницу. Речь там шла о современном обществе, о его слабости и упадке. Внезапно щелкнул невидимый выключатель, и слова Мисимы наполнились смыслом. Хиро понял, о чем книга. О славе, вот о чем.

Общество, в которое он так мучительно и безуспешно пытается прорваться, загнило, выхолостилось, помешалось на вещизме, заразилось мелочностью — немножко дал, немножко взял, это купил, то продал. Где же тут слава? Неужто так уж почетно быть нацией клерков в белых рубашках и европейских костюмах, мастерить для всего мира видеомагнитофоны, словно племя дрессированных обезьян? Хиро явственно понял: Фудзима, Морита, Каваками и все прочие — ничтожества, евнухи, трусливые и бесстыжие сутенеры. Подрастут — будут гоняться за иенами и долларами вместе с остальными болванами, которые сегодня не дают ему прохода, нашли себе парию и радуются. Но это не он пария, а они. Настоящий японец тот, кто живет по установлениям «Хагакурэ» . Поэтому он лучше и чище их. Таков высший кодекс «чесьной игуры» , а то и кое-чего поважнее — силы, уверенности, чистоты, которые превосходят материальное, плотское, да и самое смерть. Хиро заставляли чувствовать себя неполноценным, зато теперь у него есть способ одержать победу не только на игровом поле, но и на улице, в ресторане, в театре, где угодно. С Фудзимой и прочими он будет сражаться древнейшим в японском арсенале оружием. Он станет современным самураем.

А теперь Хиро лежал на узеньком ложе американки, подложив Дзётё под голову вместо подушки, и прошлое казалось далеким-предалеким. Он привык всецело полагаться на «Хагакурэ» в любой ситуации, но тут Америка, где живут сплошь одни гайдзины и всем на это наплевать. Нужен новый кодекс, новый образ жизни. Мучители остались в Иокогаме и Токио, плывут себе на «Токати-мару» в Нью-Йорк, а Хиро свободен. Будет свободен, если доберется до Города Бобов — Бостона или до Города Братской Любви — Филадельфии. Эта мысль действовала умиротворяюще. Хиро представил себе город, похожий на Токио: с небоскребами, монорельсовыми дорогами, потоками машин, только лица совсем другие. Белые, черные, желтые и всех промежуточных оттенков. Лица сияли светом братской любви. Хиро долго смаковал эту картину, словно леденец сосал. Потом закрыл глаза и позволил ночи взять над собой верх.