Эмманюэль Каррер - Изверг

Последнее слово на суде, перед тем как присяжные удалятся на совещание, предоставляется обвиняемому. Он явно приготовил текст заранее и произнес его ни разу не сбившись, только голос в нескольких местах срывался от волнения.

— Да, мой удел — молчание. Я понимаю, что каждое мое слово и даже сам факт, что я жив, только усугубляют чудовищность моих деяний. Я готов понести заслуженное наказание и думаю, у меня не будет другого случая обратиться к тем людям, что страдают по моей вине. Я знаю, мои слова звучат жалко, но я должен их произнести. Ваши страдания — со мной, днем и ночью. Я знаю, вы не простили меня, но ради памяти о Флоранс хочу попросить у вас прощения. Быть может, оно будет даровано мне хотя бы после смерти. Я хочу сказать маме Флоранс и ее братьям, что их папа умер от падения с лестницы. Я не прошу поверить мне, потому что у меня нет доказательств, но клянусь в этом памятью Флоранс и перед Богом, потому что знаю: если нет признания, нет и прощения. Я прошу прощения у всех вас.

Теперь я хочу обратиться к тебе, моя Фло, к тебе, моя Каро, к тебе, мой Титу, к вам, папа и мама. Вы со мной, в моем сердце, и это ваше незримое присутствие дает мне силы говорить с вами. Вам известно все, и если кто-то может меня простить, то это вы. Я прошу у вас прощения. Простите меня за то, что я разрушил ваши жизни, простите, что так и не сказал вам правды. Ведь ты, моя Фло, такая умная, добрая, милосердная, я уверен, ты могла бы меня простить. Простите за то, что я не мог решиться причинить вам боль. Я знал, что не смогу жить без вас, и тем не менее сегодня я все еще жив и обещаю вам, что буду жить — как смогу, покуда будет угодно Богу, если только те, кто страдает из-за меня, не захотят, чтобы я своей смертью облегчил их муку. Я знаю, что вы поможете мне найти в жизни путь истины. Между нами было много, очень много любви. Я и дальше буду истинно любить вас. Простите меня все, кто может простить. Простите и те, кто не сможет простить никогда.

Благодарю вас, госпожа судья.

После пятичасового совещания Жан-Клод Роман был приговорен к пожизненному лишению свободы и двадцати двум годам тюремного заключения. При благополучном для него раскладе он выйдет в 2015-м, в возрасте шестидесяти одного года.

«Париж, 21 ноября 1996 г.

Уважаемый Жан-Клод Роман, три месяца назад я снова начал писать. Трудности у меня возникли не с информацией, как я предполагал вначале. Мне трудно определить свое собственное место в Вашей истории. Принимаясь за работу, я думал, что смогу избежать этой проблемы, собрав воедино все, что знаю, и постаравшись остаться объективным. Но объективность в таком деле — это самообман. Мне необходима была точка зрения. Я повидался с вашим другом Люком и попросил его рассказать мне, как он и его семья пережили те дни после трагедии и разоблачения. Я написал начало, попытавшись влезть в его шкуру, — бессовестный поступок с моей стороны, тем более что он попросил меня не выводить его в книге под настоящим именем, — но очень скоро понял, что не смогу чисто технически и не имею морального права (в данном случае это совпадает) придерживаться его точки зрения. Поэтому предложение, которое Вы сделали мне полушутя в Вашем последнем письме, — избрать точку зрения Ваших сменявших друг друга все эти годы собак — меня не только позабавило, но и убедило в том, что Вам знакома эта трудность. Знакома, вероятно, даже лучше, чем мне, ибо это и есть цель того умственного и духовного труда, к которому приступили Вы: докопаться до себя, заполнить этот пробел, который столько лет ширился на месте того, кто в Вас должен говорить „я“. Разумеется, я не стану говорить за Вас от первого лица, но в таком случае мне остается говорить „я“ только от своего собственного. От своего имени, не прячась за очевидца, реального или вымышленного, и не прикрываясь лоскутным одеялом из сведений, претендующих на объективность, рассказать то, что в Вашей истории интересно лично мне и находит отклик в моей жизни. Но я не могу. Слова не даются, и „я“ звучит фальшиво. Так что я решил отложить эту работу: она еще не созрела. Но мне бы не хотелось, чтобы из-за этого прервалась наша с Вами переписка. Честно говоря, по-моему, мне будет даже легче писать Вам, и, наверно, мы лучше поймем друг друга после того, как я отложу этот замысел, в котором у каждого из нас был свой интерес: без него будет как-то свободнее…»

«Вильфранш-сюр-Сон, 10.12.96 г.

Уважаемый Эмманюэль Каррер,

я прекрасно понимаю, в каком положении Вы оказались. Ценю Ваши искренность и мужество: проделав такую большую работу, Вы сочли, что лучше признать неудачу, чем ограничиться журналистским изложением, не отвечающим Вашему первоначальному замыслу.